Мотивация и личность

Я, к сожалению, не могу похвастать большим опытом общения с представителями неевропейских культур, все мои предположения и суждения по данному вопросу основываются на моих наблюдениях за Черноногими индейцами26 но даже это непродолжительное знакомство с чуждой мне культурой убедило меня в том, что феномен деструктивности в большей мере детерминирован культурой, нежели наследственностью. Племя Черноногих индейцев многочисленно, оно насчитывает около восьмисот человек. Драки здесь – большая редкость, мне удалось разузнать только о пяти случаях за последние пятнадцать лет. Внутригрупповая враждебность, которую я пытался выявить и измерить с помощью всех доступных мне антропологических и психиатрических техник, которая с легкостью обнаруживается в нашем обществе27 у Черноногих индейцев практически отсутствовала. Их мягкий, дружелюбный юмор не позволял предположить и тени издевательства, их сплетни совсем не походили на злословие или клевету, их религия, магия, колдовство носили очень домашний, бытовой характер, индейцы использовали религию для исцеления больных и приумножения благосостояния племени, а вовсе не для того, чтобы причинить кому-то вред или навлечь порчу на обидчика. За все время своего пребывания у них мне не пришлось столкнуться ни с одним случаем жестокости или насилия. Индейцы крайне редко наказывают своих детей, они презирают белых людей за то, что те жестоко обращаются со своими детьми. Даже алкоголь почти не пробуждал в них агрессии. Под влиянием алкоголя индеец становился безудержно веселым, экспансивным, общительным. Конечно, и среди них были исключения, но это были именно исключения. Общаясь с Черноногими индейцами, я все больше убеждался в том, что это сильные, гордые, мужественные люди. Они были выше насилия, жестокость они приравнивали к безумию, а к человеку, проявлявшему ее, относились с жалостью.

Я пришел к выводу, что даже та умеренная доля деструктивности и агрессии, которая характерна для среднего американца, вовсе не есть некой врожденной, биологически обусловленной характеристикой человека. Антропологические данные дают нам веские основания считать, что человеческие жестокость, злоба и агрессия представляют собой вторичные, реактивные феномены, что их порождает неудовлетворенность базовых потребностей.

НЕКОТОРЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

ОБ ИСТОЧНИКАХ ДЕСТРУКТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ

Я призываю окончательно отказаться от того, чтобы рассматривать деструктивность в качестве первичной мотивации, я призываю раз и навсегда определить ее как вторичный или производный поведенческий феномен. Такой подход означает, что мы предполагаем за любым проявлением враждебности и деструктивности некую вполне определенную причину, относимся к этим проявлениям как к реакциям организма на изменившееся состояние дел, то есть видим в них скорее результат, нежели источник. Эта точка зрения прямо противоположна расхожему мнению о том, что в основе поведенческой деструктивности лежит некая изначальная деструктивность, некий деструктивный инстинкт.

Обсуждение данной проблемы обязательно нужно начинать с разведения мотива и поведения. Мы знаем, что поведение детерминировано множеством обстоятельств, и мотивация – лишь одно из них. Вкратце можно сказать, что всякая теория поведения должна учитывать, по меньшей мере, три источника поведения: 1) структуру характера, 2) воздействие культуры и 3) текущую ситуацию (поле). Другими словами, изучение мотивации – лишь часть общего исследования, включающего в себя изучение трех основных детерминант поведения. Исходя из этой теоретической предпосылки, мы вправе несколько иначе сформулировать поставленные мною выше вопросы: чем детерминировано деструктивное поведение? Правда ли, что единственной детерминантой деструктивного поведения служит некая врожденная, биологически запрограммированная, ad hoc мотивация? Очевидно, что вышеизложенная предпосылка позволяет нам без труда найти ответы на эти вопросы. Мотивы, даже все вместе взятые, не говоря уж о каком-то одном специфическом инстинкте, не могут стать единственной причиной агрессивного или деструктивного поведения. Ясно, что огромную роль здесь играют культура и обстоятельства конкретной ситуации.

Можно несколько иначе подойти к решению этой проблемы. Не так уж сложно продемонстрировать, что в основе деструктивного поведения лежит такое множество самых разных причин, что станет просто неуместно говорить о каком-то единственном и всеобъемлющем деструктивном позыве. Попытаюсь пояснить свою мысль на конкретном примере.

Деструктивность может быть случайной. Устремившись к какой-то важной, значимой для него цели, человек порой, что называется, сметает все на своем пути. Ребенок, бросаясь к новой игрушке, сам того не замечая, шагает прямо по своим любимым игрушкам, топчет и ломает их (233).