С моими свежими данными о важности точной эмпатии (Miller et al., 1980), я начал обучать эту группу навыкам рефлексивного слушания. Это перешло в дискуссию и практическую ролевую игру о том, как эти навыки могут быть применены в лечении проблем с употреблением алкоголя. Норвежские психологи были в ролевой игре клиентами, которых они наблюдали, изображая клинические случаи, которые они нашли особенно сложными, и я сделал все возможное, чтобы ответить им самым полезным способом, каким я только мог в своей собственной практике. Они участвовали активно и вдумчиво, фокусируясь на процессах, происходящих в рамках этих взаимодействий. Они часто останавливали меня, чтобы задать мне аналитические вопросы о процессе.
«О чем вы думаете в этот момент?»
«Вы просто задали вопрос. Почему вы задали именно этот вопрос?»
«Вы отрефлексировали то, что сказал клиент. Почему из всех вещей, на которых вы могли бы сосредоточиться, вы отреагировали именно на это и почему вы скорее рефлексируете, чем отвечаете каким-нибудь другим способом?
Пытаясь понять, почему я делаю то, что я делал клинически, они заставили меня глубоко проанализировать и оформить это в словах. В процессе я начал формулировать некоторые правила принятия решений, которые, казалось, я использовал на практике, хотя я не был осознанно о них осведомлен. Например, в отличие от обычной практики лечения зависимости в то время, я не противостоял и не боролся с «сопротивлением», но отвечал иначе (чаще всего с рефлексивным слушанием) таким образом, который, казалось, уменьшал сопротивление. Я также организовывал разговор таким образом, чтобы подтолкнуть клиента выдвинуть аргументы в пользу изменения, а не выдвигать их самостоятельно.
Для меня трудно отделить то, что я привнес в эти беседы, от вклада в диалог моих норвежских коллег. Конечно, я не поехал в Хьеллестад с какой-либо предварительной концепцией данного подхода. Том Барт, который был важным участником этого процесса, вспоминает свою группу, привнесшую в беседу влияние групп семейной терапии в Пало-Альто, Калифорния, от которой я также получил много полезного во время клинической ординатуры там. Без сомнения, то, что произошло в парикмахерской, было высокоинтерактивным, в конечном счете, это взрастило процесс, который, я не думаю, что кто-то из нас мог бы создать в одиночку. Есть чудесный смысл в том, что МК в буквальном смысле исходило от меня.
МК в буквальном смысле исходило от меня.
На протяжении нескольких недель этой осени я конспектировал наши беседы и начал записывать некоторые клинические принципы, которые возникали из этих ролевых игр. В течение примерно трех месяцев я скомпоновал их в рабочее описание, которое я назвал «мотивационное консультирование». Его я раздал участникам группы, а также отправил нескольким коллегам для того, чтобы они его прокомментировали (Moyers, 2004). У меня не было намерений издать книгу; в конце концов, у нас вообще не было научных доказательств, что это будет работать. Кроме того, это не было взято из какой-либо конкретной психологической теории. Это возникло сугубо из интуитивной практики и рефлексии. Один коллега, которому я отправил рабочий документ, был Рэй Ходжсон, который оказался редактором британского журнала «Поведенческая психотерапия». К моему удивлению, Рэй написал, что он хотел бы опубликовать это в виде статьи, если бы я смог сократить объем вдвое. Я сократил, и он опубликовал (Miller, 1983), и я думал, что это, вероятно, будет последний раз, когда я слышу о нем.
Транстеоретическая модель изменения