Мотькин предел

Мотя встала и быстро схватилась руками за столъ.

— Развѣ я отъ себя! — тихо сказала она. — Господи!

— Отъ кого же? — съ легкой ироніей бросила ей кухарка.

— Всякому человѣку… всякому… предѣлъ…

— Это пьянствовать-то? Это безобразить-то? — заволновалась опять Анисья. — Нашла тоже сказать что: предѣлъ! Мужицкое это ваше, глупое понятіе. Какъ есть мы люди, такъ все отъ насъ, отъ людей…

— Люди! — съ внезапнымъ порывомъ подхватила Мотя, — отъ людей?

Она выпрямилась, глаза ея блеснули злобой.

Но она быстро успокоилась. Ни злобы, ни гнѣва не стало и вся фигура ея, лицо, приняли прежнее выраженіе покорной, безропотной тоски.

— Всякому человѣку… предѣлъ. А что пью, такъ вѣдь отчего пью? — терпѣть надо.

Она опустилась на прежнее мѣсто, и глаза ея опять тупо и безсмысленно уставились передъ собой. Анисья невнятно ворчала, управляясь съ своими кастрюлями.

— Митрошъ! — минуту спустя, ласково позвала Мотя, — видишь, цвѣтиковъ то что! Цвѣтиковъ… Соколикъ ты мой!

Анисьѣ вдругъ стало жутко; холодные мурашки пробѣжали по ея тѣлу и по головѣ. Молча повернулась она къ Мотѣ: та безсмысленно глядѣла передъ собой, тихо смѣялась, а по впалымъ щекамъ ея текли крупныя слезы.

— Андрей! Андрей! — крикнула кухарка въ окно проходившему дворнику. — Поди-ка сюда! Да скорѣй!

И съ испугу она сама бросилась бѣжать по лѣстницѣ къ нему навстрѣчу.

Черезъ недѣлю Мотька умерла въ больницѣ.