Моторы заглушили на Эльбе

Река была заболоченная, с лесистыми берегами. Естественные препятствия дополнялись многочисленными траншеями, дотами, противотанковыми рвами и ежами. По показаниям пленных, противник стянул в укрепрайон охранный батальон и сводный батальон курсантов военных училищ, самоходные орудия. Только гарнизон Штрезе насчитывал свыше 500 пехотинцев при двух самоходных орудиях, 5 артиллерийских и 10 минометных батареях. Много было фаустпатронов.

218-й гвардейский стрелковый полк вел упорные бои. Подошедшие самоходчики и артиллеристы поддержали его огнем. Штурмом овладев Штрезе и разгромив его гарнизон, гвардейцы с ходу форсировали реку Обра. Они перешагнули границу, разделявшую Германию и Польшу до 1939 года. Гвардии капитан Парамоненко с бойцами смастерил щит и написал на нем: «29 января 1945 года. Мы пересекли границу логова зверя. Впереди Берлин. Смерть фашизму!»

К ночи прошли лесисто-болотистую местность. Выпал снег. Стало тихо, безветренно. Из-за туч выплыла луна, и взору открылся угрюмый, пустынный пейзаж. Вскоре колонна самоходок втянулась в такую же пустынную деревню. Ни единого звука не было слышно, даже собаки не лаяли. А время петухов, если они и были здесь, еще не наступило. Уставшим воинам дали небольшой отдых. Вперед ушли те, кто на марше следовал за передовыми частями?

Советский характер

Емельянов остановил самоходку у небольшого дома. Все дворы в деревне были огорожены высокими каменными заборами. За ними виднелись кирпичные стены домов и дворовых построек. «Будто замуровался каждый в своей крепости, — неприязненно подумал комбат. — Вот уж верно: здесь человек человеку — волк».

Емельянов вошел в открытые настежь массивные ворота, поднялся на крыльцо, распахнул дверь. Узнав офицера-самоходчика, добродушный сержант-пехотинец предложил ему место.

— Я не один, придут еще два человека, — сказал Емельянов.

— Тогда занимайте соседнюю комнату. Там, кажется, спальня.

В спальне все оставалось так, как было при хозяевах.

Емельянов вышел на улицу, проверил расположение батареи, охрану машин, сообщил командиру стрелкового батальона, где остановился. Когда вернулся в дом, там уже было тихо — намаявшиеся бойцы спали. В спальне стояли две большие кровати, но никто из бойцов не рискнул на них лечь. Двое из его экипажа примостились на полу. Емельянов обошел кровати, переступая через спящих, потрогал постель: перина, пуховые одеяла. В комнате было холодно, но желание поспать в мягкой постели после бессонных ночей и беспрерывных маршей вдруг уступило место неосознанному чувству брезгливости.

Емельянов переложил перину и одеяло с одной кровати на другую, не раздеваясь, прилег на голый матрац и мгновенно уснул. На рассвете его разбудил старший сержант Н. П. Кирдянов.

— Товарищ старший лейтенант, — скороговоркой шептал он. — Я ходил к сараю… Там плачет ребенок. Женщина его успокаивает…

— Может, хозяева этого дома? — предположил Емельянов. — Приведите их сюда. Скажите, что им ничего не угрожает.

Комбат понял, что уснуть уже не удастся. Он вышел в соседнюю комнату. Некоторые солдаты проснулись, копались в своих вещмешках, готовясь к походу. Дверь открылась, и старший сержант пропустил молодую женщину и двоих детей: девочку лет шести-семи и мальчика поменьше. Ребятишки испуганно жались к матери.

— Проходите, проходите! Не бойтесь, — пригласил Емельянов, с любопытством разглядывая немку. Но та, видимо, не поняла, что сказал ей советский офицер, и продолжала стоять у порога. То ли от страха, то ли от холода она заметно дрожала.

Емельянов рукой указал на комнату, потом на женщину и, подкрепляя слова жестами, спросил:

— Это ваш дом?

Женщина, видимо, поняв, кивнула головой:

— Майн хауз.

— Проходите же в свой дом! — улыбнулся Емельянов. Однако немка не трогалась с места.

Бойцы проснулись. Большинство поднялось на ноги и молча наблюдало за происходящим.

— До чего же запугал людей, проклятый Гитлер, — обронил кто-то сочувственно.

Услышав слово «Гитлер», немка поспешно выпалила: «Гитлер капут!» Ей никто не ответил. Солдаты уже не раз слышали этот возглас от пленных, прикрывавшихся им, как спасительным щитом.

— Придется каждым своим шагом убеждать немцев, что мы не такие, какими изображал нас колченогий Геббельс, пугая своих соотечественников, — по-своему резюмировал Емельянов.

Женщина видела, что в доме все осталось, как было, и что русские не собираются убивать ее. Наоборот — приглашают в дом как хозяйку. Несколько осмелев, она повторила: «Майн хауз…»

— Нужна ты нам со своим «хаузом», — в сердцах обронил один из бойцов. — Вот поспали и пойдем дальше, а ты оставайся.