Моцарт

Душевное смятение, о котором говорит письмо, показывает, какую тревогу заронил в сознание композитора этот заказ и какая огромная вина лежит на глупце, окружившем себя такой таинственностью лишь для того, чтобы польстить своему смешному честолюбию. Разрешение загадки Реквиема,которая для нас таковой больше не является, вполне могло бы утешить бедного Моцарта, если бы он ее узнал. Тот человек, чья мрачная манера произвела такое тяжкое впечатление на музыканта, был поверенным одного дворянина, который хотел создать себе репутацию композитора, будучи неспособным написать ни одной строчки музыки. Моцарт долго смеялся бы, узнав, что для графа Вальзегга такие заказы были обычным делом; заставляя видных музыкантов писать сонаты, концерты, симфонии, он отдавал их гравировать с добавлением своей фамилии и передавал для исполнения собственному оркестру в присутствии своих друзей, которые разносили слух о величии и разнообразии его талантов. Таинственность, которой граф окружал свои заказы, и строгая анонимность, соблюдаемая его доверенным, исключали разоблачение мошенничества; наш любитель считал, что произведение становится его собственностью, как только он за него расплачивался, и гордо присваивал себе авторство, равно как и восторги слушателей.

Судьба порой оборачивается жестокой иронией. Говорили, что после всех страданий, отравлявших существование великого Моцарта, даже его последние дни были омрачены мучившей его тревогой при мысли о том, что он писал похоронную мессу для себя и умирает, не успев ее закончить. Какой-то честолюбивый дурак стал орудием этой трагической фатальности, концентрировавшей скорбь и отчаяние вокруг больного, в ушах которого непрерывно звучали хоры и орган зловещей церемонии. Из писем мы знаем, что Моцарт смерти не боялся. Он не боялся бы ее и теперь, если бы его, как и всех артистов, не мучила мысль о том, что у него не хватит времени, чтобы закончить то, что он должен совершить. Сколько еще симфоний, опер могло бы родиться, если бы в тридцать пять лет он не оказался истерзан разочарованиями, печалью и лишениями?.. Смерть, писал он когда-то отцу, это наш доброжелательный и состраждущий друг. Сегодня, когда смерть сидит у его порога, он видит в ней непобедимого врага, который одним жестом разрушает все надежды и чаяния человека.

Констанца пыталась рассеять его мрачные предчувствия; она говорила Вольфгангу, что он скоро поправится, водила его в Пратер, чтобы он мог видеть деревья, лужайки. Но ничто его не утешало. Он без конца говорил о близкой смерти, о Реквиеме,который уже должен быть готов, и о Сальери, которого обвинял в том, что тот его отравил. Несмотря на ревность, которую Сальери испытывал к более великому и менее счастливому, чем он сам, сопернику, итальянец явно не был способен на такое преступление, так что Моцарт тут же воздавал должное этому полнокровно живущему конкуренту. Он радовался, когда Сальери хвалил Волшебную флейту.Но болезнь усиливала в нем манию преследования, подтачивавшую его уже несколько лет, — результат его неудач. Нет сомнения, что хотя музыканты, которых затмевал его несравненный талант, и не пытались сократить его дни, они делали все для того, чтобы преградить ему дорогу, и в этом весьма преуспевали. Глухая война против Моцарта, которую вели его противники, и притом победоносно, в течение всей жизни, опустошала его больше, чем болезнь. Сальери, как и аббат Фоглер, был ярким представителем тех состоятельных композиторов, которые коварно мешали успеху великого зальцбуржца.

Однако похоже, что, по какой-то новой иронии судьбы, именно теперь наступало время его триумфа, — в тот самый момент, когда было уже слишком поздно, чтобы он смог им воспользоваться. Волшебная флейтаимела огромный успех и, благодаря оборотистости Шиканедера, практически не сходила со сцены; Не исключено, что отчасти это объяснялось тем, что запрещенное Леопольдом II франкмасонство работало во славу произведения, отобразившего его идеалы в самой восхитительной форме и с самыми убедительными акцентами. Из Голландии и Венгрии поступили предложения о концертах. Англия ждала новых опер Моцарта. Крупные музыкальные столицы оспаривали между собой приоритет и честь поставить новые произведения маэстро теперь, когда он уже не мог их написать; его последние силы были потрачены на роковой РеквиемВальзегга, и ему были посвящены последние мысли умирающего.