Моцарт

Страдавший некоторой манией преследования, которую отчасти унаследовал, к сожалению, и его сын, Леопольд необоснованно обвинял невиновного Йомелли, который, наоборот, обнаружит большое понимание и восхищение талантом Вольфганга, когда позднее встретится с ним в Италии, так что они даже станут друзьями. Понятно, что раздосадованному Леопольду хотелось возложить на какого-нибудь музыканта, якобы соперника, ответственность за незаслуженную холодность, которую проявил Карл Евгений во время пребывания Моцартов в Людвигсбурге.

Путешествие продолжалось, и каждый его новый этап был к счастью, совсем не похож на предыдущий. Пфальцграф Карл Теодор в Швецингене оказался столь же любезным, насколько был безразличен Карл Евгений. «Дети взволновали весь Швецинген, и Их Высочества прослушали их игру с неописуемым восхищением». В Швецингене также были великолепный дворец в стиле рококо, сады которого увековечены кистью француза Пигажа, и превосходный театр. И если в Людвигсбурге царила военная суровость, то здесь, наоборот, торжествовали французская мода и самые изящные манеры, образный язык, самые современные и самые утонченные вкусы. Уже вечером в день приезда Вольфганг играл в музыкальной зале замка. Концерт продолжался четыре часа. «Я имел удовольствие услышать наряду с хорошими певцами и певицами совершенно необыкновенного флейтиста Жан-Батиста Вендлинга. А оркестр, несомненно, лучший в Германии».

Леопольд имел в виду Маннгеймский оркестр, действительно прославившийся во всех германских землях. Этот оркестр, состоявший из превосходных музыкантов, хорошо обученных и отлично руководимых дирижером, с некоторых пор приобрел самую высокую репутацию, которую сохранил до наших дней. Вольфганг на всю жизнь запомнил концерт в Швецингене, состоявшийся 18 июля 1763 года, а Маннгейм навсегда остался для него своего рода музыкальным раем, в атмосферу которого в будущем он не раз с радостью и с большой пользой для себя погружался, словно для того, чтобы закалить в ней свое мастерство. Леопольда, по-видимому, особенно поразило то, что все маннгеймские музыканты были молоды, хорошо воспитаны и не были ни пьяницами, ни игроками, ни «канальями, вызывавшими насмешки». В их числе было несколько инструменталистов, которые позднее станут верными друзьями Вольфганга, — Каннабих, Даннер, Китчель, Теши, Риттер, как и их дирижер Игнаций Гольбауэр, один из самых значительных мастеров так называемой Маннгеймской школы.

Выехав из Швецингена, нашим путешественникам, конечно, не терпелось поскорее добраться до этой Мекки немецкой музыки, но тем не менее они остановились в Гейдельберге, чтобы осмотреть замок, а в его подвалах увидеть знаменитую Большую Бочку, вмещавшую уж я и не знаю сколько литров вина. В путевом дневнике Леопольда нет никаких эстетических оценок этого замка, одного из самых замечательных шедевров немецкого Ренессанса. Оставив багаж в гостинице Три короля,они направились в церковь Св. Духа, где Вольфганг, разумеется, не преминул сразу же усесться за орган. Тех, кому посчастливилось его слушать, охватило такое волнение, что они пожелали закрепить это навеки в хвалебной записи о визите проездом удивительного ребенка. К сожалению, эта запись исчезла [7], когда церковь вместе с органом была передана ордену иезуитов. Багаж Моцартов пополнился превосходным клавесином, купленным в Аугсбурге, так что Наннерль и Вольферль могли ежедневно продолжать свои упражнения, отводя для этого каждый час досуга. Не следует, однако, думать, что между детьми всегда царило полное согласие. Едва расположившись в очередной гостинице, Наннерль и ее брат наперебой устремлялись к клавесину, из-за чего возникали мелкие ссоры. В течение всего путешествия мальчик неустанно записывал на скорую руку все новые и новые сочинения. Он так к этому привык, что в дальнейшем, по пути в Италию, приспособил к дверке экипажа нечто вроде пюпитра, на котором писал с таким же, как ему казалось, комфортом, что и в своей комнате. А мимо мелькали картины природы, города.

Что думал Вольфганг о пейзажах и городах, через которые они проезжали? Он, несомненно, смотрел на них глазами отца. К тому же внешний мир был ему почти безразличен, настолько он был погружен в свою собственную внутреннюю жизнь. Не будем, однако, забывать, что ему было всего семь лет и кроме музыки, имевшей для него главное значение, его занимали всякие дорожные происшествия, а также кошки и собаки, с которыми он играл в гостиницах. Он всегда безумно любил животных. Отсутствие канареек и особенно щенка Пимперля временами погружало его в меланхолию.