«Мы, как я, так и Моцарт, — вспоминает Лоренцо да Понте, — испытывали вполне обоснованный страх — не начнут ли наши добрые друзья плести против нас новые интриги. Правда, они не были в состоянии многое сделать, но и из того, что возможно было сделать, они не упустили ничего. Некий Бусани, инспектор костюмерной и сцены, испробовавший себя во всех профессиях, кроме профессии порядочного человека, сейчас же, как только прослышал о том, что я включил в «Фигаро» балет, побежал к графу и изумленно, осуждающим тоном проговорил:
— Ваше превосходительство, да Понте вставил в свою оперу балет.
Граф тут же вызвал меня и, сморщив лоб, завел следующий небольшой разговор:
— Итак, да Понте, вы вставили в «Фигаро» балет?
— Да, ваше превосходительство.
— Господину да Понте разве неизвестно, что его величество не желает балета в своем театре?
— Нет, ваше превосходительство.
— Так, хорошо, господин да Понте. Тогда я сим объявляю вам об этом.
— Да, ваше превосходительство.
— И я вам заявляю далее, господин поэт: вы должны будете его выбросить.
Это «господин поэт» он произнес таким выразительным тоном, точно хотел сказать «господин осел» или что-нибудь в этом роде. Но и мое «ваше превосходительство» имело соответственный привкус.
— Нет, ваше превосходительство.
— Либретто с вами?
— Да, ваше превосходительство.
— Где балетная сцена?
— Вот здесь, ваше превосходительство.
В тот же миг он вырвал две страницы, швырнул их в огонь и произнес:
— Видите, господин поэт, я все могу! — и удостоил меня прощальным кивком.
Я немедленно отправился к Моцарту, который, услыхав это дурное известие, впал в отчаяние. Он хотел тут же пойти к графу, обругать Бусани, обратиться к самому императору, забрать партитуру; мне поистине стоило больших усилий успокоить его. В конце концов я упросил его дать мне несколько дней сроку и предоставить возможность все уладить самому.
В тот же день должна была состояться репетиция оперы. Я лично отправился к монарху, чтобы известить его об этом. Он сказал, что явится в назначенный час. И он действительно прибыл, а с ним — половина венской знати. Господин аббат Касти[18]
тоже пожаловал.Первый акт прошел под всеобщие аплодисменты. К концу его между графом и Сюзанной происходит пантомимическая сцена[19]
, во время которой играет оркестр и должен идти танец. Но так как его всемогущее превосходительство вырвало эту сцену, видны были только граф и Сюзанна, жестикулировавшие под полное молчание оркестра, а это походило на театр марионеток.— Что сие должно означать? — обратился император к Касти, сидевшему позади него.
— Об этом надлежит спросить поэта, — ответил тот со злобной усмешкой.
Тогда вызвали меня, но, вместо того чтобы ответить на поставленный вопрос, я передал императору экземпляр либретто с восстановленной сценой. Император прочел ее и спросил меня, почему исключен танец. Мое молчание достаточно красноречиво объяснило, что налицо какая-то интрига. Тогда он обратился к графу и потребовал отчета. Тот пробормотал в ответ:
— Танца нет, потому что оперный театр не располагает балетной труппой.
— А в других театрах танцоры есть?
Ему сказали, что другие сцены таковыми обладают.
— Хорошо, надо дать да Понте столько танцоров, сколько ему понадобится для его балета.
Не прошло и получаса, как были собраны 24 балетных танцора и статиста, и после финала второго акта балетная сцена была повторена».