Моцарт и его время

Перечисленным все самые серьезные свидетельства, ставящие вопрос о насильственной смерти Моцарта, по сути, и ограничиваются. Как видно, ни одно из них не может считаться бесспорным.

Теперь — о возможных мотивах преступления. Здесь обычно речь заходит о нескольких личностях из окружения Моцарта и о венском масонстве. И опять в центре внимания оказывается фигура Сальери. Самый яркий из мотивов, связанных с ним, — зависть, — восходит к маленькой трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери». Он преподнесен настолько убедительно, что «три врача» — Дальхов, Дуда и Кёрнер — привели немецкий перевод пушкинского текста в приложении к своей книге. Но, само собой разумеется, в деле обвинения Сальери пушкинская трагедия не может быть аргументом. Реальная картина не вполне совпадает с той, что нарисована Пушкиным. Начнем с того, что корни зависти Сальери не очень-то понятны. Пожалуй, правы как раз те, кто отмечает, что современники Моцарта отнюдь не безоговорочно признавали его исключительную гениальность. Так что случай с Пушкиным — классический пример того, как представления и ценности более поздней эпохи переносятся на другую, более раннюю.

а НШег Г. Р1аидеге1еп тП Ко$51ш // Аи$ <1еп Топ1еЬеп ипзегег 2ек, В(1. 2. \л\рг\%, 1868. Сокращенный вариант на русском языке см. в: Фраккароли А. Россини. Избранные письма Россини. Воспоминания. М., 1990. С. 465.

Ь Свидетельство И. Мошелеса опубликовано в: Айв Мо$сЬе1е$’ ЬеЬеп. №сЪ ВпеГеп ипс!

Та^еЬйсЬегп Ьегаи$§е§еЬеп уоп §етег Ргаи. В<± 1. 1872. 5. 84. Цит. по: ЕШВок. 5. 95.

Что же было в действительности? С точки зрения карьеры Сальери мало в чем мог завидовать Моцарту. Его должность главного придворного капельмейстера (1788—1824) была значительно престижней моцартовской — придворного композитора камерной музыки. Венский двор и публика гораздо выше ценили Сальери, да и в других европейских странах он был лучше известен — особенно после триумфальных премьер «Данаид» и «Тарара» в Париже³. Пик моды на Моцарта-виртуоза, чему можно было бы, по идее, завидовать, пришелся на 1783—1786 годы; этап прямого соперничества композиторов (в период сценической подготовки «Свадьбы Фигаро» в 1786 году) к моменту моцартовской смерти тоже уже остался в прошлом. Если кто и мог составить Сальери серьезную конкуренцию, то это, скорее, Висенте Мартин-и-Солер, чье «Древо Дианы» в 1787—1791 годах побило в Вене все рекорды популярности⁶. Искусство же Моцарта многими воспринималось как неоправданно сложное, перегруженное, доступное лишь узкому кругу знатоков. Поэтому со стороны Сальери нужна была поистине дьявольская проницательность, чтобы угадать потенциальную ценность моцартовской музыки и предвидеть ее беспримерную будущую славу. В XVIII веке еще никто не воспринимал музыкальные опусы как пропуск в бессмертие, и сочинения даже великих мастеров после их кончины весьма быстро забывались.

Итак, «абсолютную зависть» как мотив преступления едва ли стоит принимать всерьез. Однако она вполне могла послужить причиной душевной болезни Сальери. Ему довелось стать очевидцем одного из радикальных переломов в музыкальной истории, когда бытование музыки из преимущественно замкнуто-аристократической формы перешло к форме открыто-публичной, когда бесконечное продуцирование музыки капельмейстерами (при бесчисленных крупных, средних и карликовых дворах) сменилось ее исполнительским тиражированием, когда массовое издание нот навсегда отодвинуло в прошлое практику их рукописного копирования. Именно в этих условиях Моцарт из опытного и изощренного профессионала, из деятельного мастера на все руки, каким его знал Сальери в 1790-е, вдруг превратился в сознании просвещенной Европы в бессмертного гения. Причем память о нем не стала, как это бывало раньше и как мог ожидать Сальери, достоянием узкого круга эрудитов, а наследие превратилось в источник повсеместного спроса. Пианисты начинали учиться игре на фортепиано с моцартовских сонат, виртуозы исполняли его концерты, театры возобновляли «Дон Жуана», «Волшебную флейту», «Свадьбу Фигаро» и «Милосердие Тита», тогда как сочинения Сальери неотвратимо выходили из моды и предавались забвению. С живым Моцартом Сальери удавалось конкурировать, перед мертвым он оказался безоружен.

Итак, если вернуться в 1791 год, то стоило бы говорить не о зависти, а о соперничестве, вполне обычном в кругу придворных музыкантов. По словам Констанцы (из беседы с Новелло), оно вновь разгорелось в 1789 году в период создания Моцартом оперы Сом /ап шпе («Так поступают все женщины»)³.