Моцарт. Посланец из иного мира

Зеленые блестящие глаза Веры Сергеевны будто впились в мое лицо. Я уже перестал понимать, что ей нужно от меня, к чему эти страстные речи.

Но баронесса Лурье, не переводя дух, продолжала свою пламенную речь:

— На свете немало людей, отмеченных судьбою, но осознавших слишком поздно, что их удел — растительная жизнь; но поворачиваться лицом к тьме им ни в коем случае нельзя. Это будет гибель. — Она перевела дух и добавила: — Я слишком поздно поняла свою миссию, свое предназначение. Теперь я знаю, в чем мой главный просчет. Я мечтала выкрасить окружающий мир невинной ослепительно-белой краской. Все же черное и серое я либо вовсе не замечала, либо, в лучшем случае, считала второстепенным или декоративным. Недавно я осознала свою ошибку, да что толку? Мое время истекло, стрелки показывают без пяти минут двенадцать.

Вера Лурье говорила слишком туманно, вуалируя фразы, пересыпая речи подтекстом, который мне не хотелось ни понимать, ни расшифровывать. Я был всецело на стороне этой старой изумительной графини, искренне сочувствовал ей, сожалея о том, что у нее все так нескладно сложилось.

Я поднялся со стула и, вопреки этикету, подал Вере Лурье руку.

— Простите, Вера Сергеевна, но я действительно не могу взять в толк, что вы имеете ввиду. Мне пора идти. Пока я нахожусь в Германии, я смогу быть вам еще полезен. Созвонимся? Правда, я скоро улетаю в Москву.

Ноги мои стали свинцово-тяжелыми и с трудом повиновались мне. Я покосился на сверток, который вручили мне, — я сейчас держал его в левой руке. И осторожно положил презент на край софы. Мое желание отделаться от всей этой «чертовщины» было так велико, что я даже не поинтересовался содержанием пакета.

Вера Сергеевна отчаянно вцепилась в мою руку так, словно собиралась держаться за нее до последнего вздоха.

— Нет-нет, вы должны это забрать с собой! — баронесса сделала ударение на слове «должны», ее глаза блестели. — У меня вышел лимит времени, я не могу держать это у себя! Уже был звонок, предзнаменование!.. Уже случилась непоправимое. И не единожды. как тогда, с доктором Клоссетом. Грядет другая беда, а ведь ставка выше, чем жизнь!..

А время уходит. Только вы и никто иной. Поторопитесь же, друг мой!

Она умолкла, пристально всматриваясь в мои глаза, потом сказала, как ошпарила кипятком:

— Мне только-что сообщили из Москвы: Виктора Толмачева уже нет с нами. Вы улетели из России, и потому ничего не знаете.

Его устранили те, кто присылал к нам этих посланцев в «сером». Они преследовали когда-то Моцарта, затем пришла очередь других, пока, наконец, они не добрались до Викториши. А теперь обставили красными флажками и мою терра виту — территорию жизни. И потому, мой друг, главное — не паниковать, быть мужественным и идти вперед с открытым забралом.

Я почувствовал противную слабость, дрожь в коленках.

— Разумеется, «люди в сером» обставили все строго по ритуалу. Над софой, где лежало его тело, была приколота графическая вкладка, — сказала она. — Если бы ты пригляделся, то на этом рисунке увидел высокую колонну Гермеса-Меркурия, которую украшали 8 символов Меркурия (среди них — голова барана с лирой, жезл-змея, ибис); под ней — мертвец, это архитектор храма Соломона Адонирам. И, скорее всего, там были жуткие сцены жертвоприношений — вверху на фризе, которые можно рассмотреть только через лупу. А перед входом в кабинет Виктора, к дверному проему был приколот листок, где в двойном квадрате, а это знак комнаты мертвых, был изображен классический знак сулемы — символ S. Это ангел смерти от Меркурия или своеобразный «ордер на убийство».

— Неслыханно! — только и сказал я и спросил: — Итак, тело Толмачева лежало тоже в позе символа S (сулемы) или ртути?

— Да, — кивнула Вера Сергеевна. — Наконец, сумма цифр его полных лет жизни — 35 — опять-таки чистая восьмерка. Если числам 1 и 2 в алхимии нет соответствия, то число 8 было посвящено ртути, то есть яду, который давался Моцарту с едой и питьем. Вдобавок, на том же рисунке в комнате, где был Викториша, ты нашел бы даже его изображение!.. Он переступил опасную черту, за которой — смерть.

Вера Лурье, потрясенная смертью Виктора, едва сдерживая слезы, рассказала мне о том, что Виктор был ее единственным родственником, внучатым племянником, которому она завещала свое состояние, включая редкие документы на немецком языке, касающиеся, как утверждал Виктор, тайны смерти великого Моцарта.