Моцарт

В день, когда Моцарт проходил этот экзамен, 9 октября 1770 года, он сначала был торжественно принят первыми людьми Академии, после чего его заперли в небольшой комнате с антифоном, Quaerite primum regnum Dei, который ой должен был контрапунктически обработать. Прошло едва полчаса, когда в дверном замке повернулся ключ и из комнаты вышел маленький Моцарт, размахивая своим экзаменационным листком, над которым, не скрывая недоумевающих улыбок, склонились экзаменаторы этого общества. Партитура переходила из рук в руки. Затем по кругу академиков пронесли урну, в которую следовало опустить шары, служившие бюллетенями для голосования. Наконец председательствующий не без волнения сообщил юному композитору, что опущены были только белые шары и отныне ему как члену Академии разрешается носить славный титул compositore.

Во Флоренции зальцбуржцев благосклонно принял великий герцог Тосканский, сын Марии Терезии эрцгерцог Леопольд, будущий император Леопольд II. Вольфганг дал концерт в Палаццо Ритти, аккомпанируя скрипачу Нардини, после которого их обоих тепло приветствовали. Этот славный город со своими знаменитыми памятниками эпохи Ренессанса, фресками, дворцами, с которыми связывались воспоминания о Данте, с красивыми мостами через Арно, пышными садами настолько пленил путешественников, что Леопольд Моцарт в порыве великого восторга объявил, что хотел бы «здесь жить и здесь умереть». Он предпочитал Тоскану, такую серьезную, такую размеренную, такой строгой красоты и одновременно такую гостеприимную, раздражавшему ею неаполитанскому беспорядку. Этого респектабельного человека возмущали грязь на улицах, кишащих толпами полуголых детей, торжествующая повсюду безнравственность, отвратительный парад калек и нищих. Неаполь разочаровал его, конечно, и тем, что его король, этот хвастливый глупец, как говорил он, не оказал никакого внимания пристствию маэстрино и не пригласил его играть во дворец. "У этого короля манеры неаполитанского повесы, — писал Леопольд — он крошечного роста, и поскольку его унижает то что он намного меньше ростом, чем королева, когда они сидят в театре, он забирается на кресло, чтобы быть на достойном уровне». Зато леди Гамильтон и ее супруг, посол Великобритании, были крайне предупредительны и уважительны к путешественникам; те были также весьма дружелюбно приняты неаполитанскими музыкантами, певцами и композиторами. Среди последних были мэтры, которыми давно восхищался Вольфганг, — Паизиелло, Саммартини и Йомелли.

В Риме самые знатные семейства оспаривали между собой честь принять Моцартов и поселить в своих дворцах. Необычные обстоятельства знакомства Вольфганга с кардиналом Паллавичини заслуживают того, чтобы описать это словами Леопольда в письме к Наннерль и ее матери, с большим нетерпением ожидавших новостей от путешественников. Едва прибыв в Вечный город, отец и сын устремились в собор Св. Петра, чтобы присутствовать на службе и посмотреть на папу. «12 апреля, — пишет Леопольд, — мы отстояли обедню, потом посмотрели, как Св. Петр кормит бедных, сидящих за большим столом, совсем рядом с тем местом, где мы стояли. Таким образом, мы смогли близко все видеть. Нам очень помогли наша красивая одежда, немецкая речь и непринужденность, с которой я попросил швейцарцев освободить для нас немного места». Моцарта приняли за какую-то важную заграничную персону. Великолепная элегантная одежда Вольфганга, о которой позаботился отец, имея в виду такие случаи, как этот, судя по взглядам публики на ребенка, вызвала удивление. Его воспринимали как некоего князя со своим наставником. Они могли без помех ходить повсюду и любоваться всем, что их интересовало. «Так мы подошли к столу кардиналов, — продолжает Леопольд. — Там Вольфганг оказался между креслами двух кардиналов, одним из которых был. кардинал Паллавичини. Он сделал ему знак приблизиться и спросил: «Не угодно ли вам будет сказать мне, кто вы такой?» Вольфганг назвался. Кардинал, казалось, очень удивился: «Так, значит, вы тот самый вундеркинд, о котором я так много слышал?» Отходя от него, Вольфганг поцеловал ему руку, в ответ кардинал снял шляпу и с большим уважением ему поклонился».