Мотылек

Кэтрин Куксон Мотылек

Часть первая Переезд

1

Роберт Брэдли сидел в гостиной дома на Аппер-Фоксглав-роуд в Джерроу, городке, с одной стороны по всей его длине ограниченном рекой Тайн. Городок расползся, вытянувшись на восток мимо церкви Святого Павла и старого монастыря — обители преподобного Бида, затем по Черч-Бэнк, пока не вливался в главную улицу, по которой бежали трамвайные пути, и в конце концов достигал Палмеровских верфей, что в самом конце Эллисон-стрит. Там по берегу реки есть и другие верфи, но Палмеровские самые большие в городе и дают ему, так сказать, все жизненные соки.

Роберт Брэдли работал у Палмера с четырнадцати лет. Сначала четыре года учеником и еще год стажером. К этому времени ему исполнилось девятнадцать лет. Сейчас ему двадцать четыре, теперь он мужчина, и у него такая же квалификация, какая была у его отца.

Шесть часов назад он помог вынести отца из комнаты, где тот пролежал целых пять дней в покупном гробу. Это никуда не годилось. И он для себя решил по крайней мере одно: если у него когда-нибудь будет собственный дом — не просто две комнаты с кухней, где негде повернуться, а дом настоящий, со спальней на втором этаже и с навесом во дворе… нет, с кирпичным домиком, где будет мастерская… да, и если только наступит такой день, то первым делом в этой мастерской он сделает себе фоб, потому что, как и для его отца, ему не все равно, какое дерево выбирать. Да, да, именно так: его отец очень хорошо разбирался в дереве. Но тогда почему отец не сделал себе фоб, ну, пусть хотя бы на заднем дворе? Неужели так и не подумал об этом за столько времени, занимаясь своим ремеслом целых сорок лет? Впрочем, у него была жена, и нужно было заботиться, чтобы у нее имелось все что нужно, а ей хотелось иметь в доме хорошую добротную мебель. Этим и занимался отец все свое свободное время. Роберт и сам помогал отцу делать многие из этих вещей. Вот, например, шифоньер у стены напротив, который гладит ладонью его дядя.

Он глянул на дядю Джона, стараясь рассмотреть его через полуприкрытые веки. Непонятно, что о нем можно думать. И вообще, что можно думать о человеке, переставшем разговаривать со своим братом двадцать пять лет назад, и более того, за все эти двадцать пять лет только два раза видевшемся с ним? Первый раз это случилось фи года назад, когда, как и сегодня, он пришел на похороны. В тот раз, однако, он не заходил в дом, просто встал и стоял в церковном дворе, в стороне от остальных пришедших на похороны. Но когда Роберт с отцом отошли от могилы, отец, взглянув на одинокую фигуру, маячившую отдельно от всех среди засыпанных снегом могил, пробормотал: «Боже мой! Это же наш Джон».

Они вместе с отцом направились к чопорно застывшему пожилому человеку, и, когда приблизились к нему, тот сказал отцу: «Ну, вот и нет ее у тебя, так-то». На что отец ответил: «Что ж, Джон, ты прав, больше нет ее у меня, так-то. Можешь радоваться». Тогда человек повернулся и пошел прочь.

Именно в ту ночь отец рассказал Роберту о причине размолвки между ними. Похоже, его мать собиралась выходить замуж за старшего брата, но влюбилась в младшего. В то время Джону Брэдли было тридцать три года, и он уже прочно стоял на ногах. Он ухаживал за Энни Форрестер целых шесть лет. Ее семья жила в деревушке недалеко от Джерроу совсем рядом со столярной мастерской и домом Джона Брэдли, и в деревне все знали, что для нее большая честь стать хозяйкой дома, который в три раза больше любого дома в деревне. Мало этого, у Джона имелось десять акров собственной земли, огромный амбар с каменными пристройками, которыми мог бы гордиться любой мастер. А что сделала она? Убежала с Бобом Брэдли, который был на семь лет моложе брата и почти ее однолеток.

Джон Брэдли прожил бирюком почти восемь лет, пока немного не утихла обида, и тогда женился. Жену он взял не из их деревни, а нашел женщину из семьи методистов в Бертли, ей было уже за тридцать.

Роберт перевел глаза на тетушку. У нее недурная фигура. В свое время, подумал он, она была весьма хороша собой, сейчас у нее появилась проседь в волосах, на лице морщинки, но выглядела она очень приятной. Интересно, как она ладит с дядей, ревностным членом Англиканской церкви, как он понял со слов отца?

У них была дочь Кэрри. Теперь она очень даже ничего, эта Кэрри. Говорит, что ей пятнадцать, но скажи она семнадцать, он бы поверил, потому что у нее развито все, что должно быть развито у девушки: ягодицы округляли длинную юбку, а груди напрягали лиф. И глаза у нее блестели, у этой Кэри. А уж он-то знал, что такое блеск в глазах. Да уж, это точно, он знал. На кухне тут одна такая моет посуду после чая. Что хочет Полли за это: только улыбнись ей, и она поймет это как предложение жениться.