Мотылёк

– Вы француз, месье?

– Да.

– Приятно встретить соотечественника. Не откажитесь пропустить стаканчик.

– Как вам угодно, но со мной два моих приятеля.

– Не имеет значения. Они говорят по-французски?

– Да.

И вот мы уже сидим вчетвером за столиком в баре с видом на тротуар. Негр с Мартиники изъясняется на изящном французском – мы так не умеем. Он просит нас обратить внимание на английских негров, которые, заявляет он, все обманщики.

– Это не то что мы – французы. Мы держим слово, а они нет.

Я улыбаюсь про себя, когда этот черный говорит «мы, французы». Вдруг страшное беспокойство охватило меня: этот месье действительно француз, даже больше француз, чем я. Смотрите, с каким жаром и верой вступается он за свою нацию. Он готов отдать жизнь за Францию, а я нет. Поэтому он больше француз, чем я. Но мы продолжили прежнюю линию разговора.

– Мне очень приятно встретить соотечественника и поговорить на родном языке, поскольку я плохо владею английским.

– А я говорю по-английски и бегло, и правильно. Если я могу быть чем-то вам полезен, я всегда к вашим услугам. Вы давно в Джорджтауне?

– Всего неделю.

– Откуда прибыли?

– Из Французской Гвианы.

– Что вы говорите? Значит, вы либо беглый, либо из надзирателей, желающих присоединиться к де Голлю?

– Нет, я беглый.

– А ваши друзья?

– Тоже.

– Месье Анри, я не хочу ничего знать о вашем прошлом. Настало время прийти на помощь Франции и искупить свою вину. Я за де Голля и жду погрузки на судно, отправляющееся в Англию. Заходите ко мне завтра в клуб «Мартинер», вот адрес. Буду рад, если вы присоединитесь к нам.

– Как вас зовут?

– Омер.

– Месье Омер, на такой поступок я не могу решиться сразу. Сначала мне необходимо навести справки о семье, а потом крепко подумать, прежде чем принять столь серьезное решение. Видите ли, месье Омер, если быть объективным, то надо сказать, что Франция причинила мне много страдания и обошлась со мной бесчеловечно.

Негр с Мартиники с жаром и задором, достойным восхищения, пытается переубедить меня и обратить в свою веру. И делает он это совершенно искренне. Нельзя слушать без волнения его доводы во благо несчастной и многострадальной Франции.

Домой мы вернулись поздно, и уже в постели я снова вспомнил о том, что говорил мне этот «великий француз». Надо серьезно поразмыслить над его предложением. В конце концов полиция, адвокаты, тюремная администрация – это еще не вся Франция. Сердцем чувствую, что не перестал ее любить. Подумать только – боши во Франции! Боже, как, должно быть, страдают мои родные и близкие! Какой стыд и позор для французов!

Проснувшись, я обнаружил, что все мои куда-то уже исчезли: осел и тележка, свинка, Квик-Квик и однорукий.

– Хорошо ли спалось, браток? – спросили меня Гитту с друзьями.

– Да, спасибо.

– Что будешь пить: кофе черный или с молоком? Может, чай? Кофе и хлеб с маслом?

– Спасибо.

Я уписывал все за обе щеки, наблюдая за их работой.

Жюло готовит порцию балаты по мере необходимости: он кладет твердые куски в горячую воду, где они размягчаются, затем вынимает их и месит.

Малыш Луи вырезает матерчатые прокладки, а Гитту делает обувь.

– И большой оборот?

– Нет. Делаем столько, сколько требуется, чтобы заработать двадцать долларов в день. Пять идет на аренду дома и питание. И по пять на брата – на карманные расходы, одежду и прачечную.

– Все раскупают?

– Нет. Иногда приходится продавать обувь и метлы на улицах Джорджтауна. Покрутишься на ногах на солнце да на ветру – бывает, и устанешь.

– Если надо, я охотно этим займусь. Не хочу быть здесь паразитом. Должен и я вносить свою лепту, чтобы заработать на жратву.

– Это правильно, Папи.

Целый день я бродил по индийскому кварталу Джорджтауна. Увидел большую афишу кино, и так захотелось посмотреть первый раз в жизни цветной звуковой фильм. Вечером попрошу Гитту сводить меня в кино. Исколесил на своих двоих все улицы в Пенитенс-Риверз. Внешность людей мне очень понравилась, особенно присущие им два качества: опрятность и вежливость. Впечатление от прогулки в этом районе Джорджтауна оказалось куда более сильным, чем от памятного пребывания на Тринидаде девять лет тому назад.