Мотылек

Я решил побеседовать со своими ближайшими друзьями: Матье Карбоньери, Гранде и Гальгани. Никто ничего не знал. Значит, все-таки Отен и Арно имели дело с заключенными не нашего круга.

– В таком случае почему они обращались ко мне?

– Потому что каждый знает, что ты хочешь сбежать любой ценой.

– Но не такой.

– Где им понять разницу!

– Что скажешь о Жане?

– Бог знает, как он мог оказаться таким дураком, чтобы влипнуть в подобную историю.

– Может, тот парень, который выдал его, просто ляпнул, а на самом деле ничего и не было?!

События разворачивались с нарастающей быстротой. Прошлой ночью убили Джиразоло, когда тот направлялся в гальюн. Кровь обнаружили на рубашке негра с Мартиники, известного вам погонщика буйволов. В результате слишком поспешного следствия и на основании показаний еще одного негра, который поначалу стал кое-что выбалтывать, но потом прикусил язык, парня с Мартиники приговорили к смерти.

Как-то у бани во дворе ко мне подошел старый пройдоха по имени Гарвель, а по прозвищу Савоец.

– Папи, у меня положение хуже губернаторского, ведь это я убил Джиразоло. Хотелось бы спасти чернокожего, но боюсь сам лечь под топор. Поэтому я и помалкиваю в тряпочку. Случись отделаться тремя-пятью годами одиночки, я бы признался.

– Какой приговор?

– Двадцать лет.

– Сколько отбарабанил?

– Двенадцать.

– Подумай, как получить пожизненный срок, и тогда тебя не отправят в одиночку.

– Но как?

– Надо прикинуть. Вечером скажу.

Наступил вечер, и я сказал Гарвелю:

– А нельзя ли сделать так, чтобы тебя осудили как уже раскаявшегося?

– Почему бы нет?

– Но могут ведь и к смерти приговорить. Единственный путь избежать одиночки – это получить пожизненный приговор. Начни с саморазоблачения. Говори, что твоя совесть не позволяет перекладывать свой грех на голову невиновного человека, который уже подведен под плаху. Надо выбрать в защитники одного из багров-корсиканцев. Я подскажу, к кому обратиться, но прежде сам с ним переговорю. Все надо делать быстро. Черному еще не успеют снести голову. Подождем дня два-три.

Я переговорил с надзирателем по имени Коллона, и он дал мне замечательный совет. Я должен сам отвести Гарвеля к коменданту и сказать, что тот попросил меня быть его защитником и отвести с признанием к властям. Я должен также сказать, что мне удалось убедить Гарвеля, что к смерти его не приговорят, приняв во внимание благородный поступок раскаявшегося. Но поскольку преступление является действительно очень серьезным, то его ожидает пожизненное заключение.

Все вышло как нельзя лучше. Гарвель спас чернокожего, которого тут же выпустили. Лжесвидетель схлопотал год одиночки. Сам Робер Гарвель получил пожизненный срок.

Все это было два месяца назад. А теперь, когда неприятности пронеслись и отчасти забылись, Гарвель рассказал о некоторых подробностях. Джиразоло дал согласие присоединиться к выступлению. Его посвятили в детали, после чего он и выдал Арно, Отена и Жана Карбоньери. К счастью, других имен он не знал.

Раскрытый заговор показался баграм настолько невероятным и чудовищным, что они в него просто не поверили. И все же меры предосторожности были приняты: троих, на которых поступил донос, отправили на Сен-Жозеф без предъявления им какого-либо обвинения и без всяких допросов.

– А как ты мотивировал причину убийства, Гарвель?

– Сказал, что он у меня спер гильзу. Сказал, что он спал рядом со мной, а это на самом деле так, и той ночью я вынул гильзу и спрятал ее под одеяло, которое у меня вместо подушки. Пока я ходил в гальюн, гильза пропала. Все уже дрыхли, а рядом со мной маялся бессонницей только одни человек – Джиразоло. Багры поверили, они мне даже не сказали, что он им настучал о якобы готовящемся мятеже.

– Папийон! Папийон! – донеслось вдруг со двора. – Перекличка! На выход!

– Здесь! – ответил я.

– Забирай вещи. Отправляешься на Сен-Жозеф.

– О, черт побери!

Во Франции только что разразилась война. А с ней наступил и новый дисциплинарный порядок. Начальники охраны, несущие ответственность за побег, отныне увольнялись со службы. Ссыльные, арестованные во время побега, приговаривались к смертной казни. Сам побег теперь рассматривался как доказательство желания присоединиться к движению Сопротивления, предавшему Францию. Ко всему можно относиться терпимо, но только не к побегу.

Комендант Пруйе уехал два месяца назад. Нового коменданта я не знал. Ничего не попишешь. Я простился с друзьями. В восемь сел в лодку и отправился на Сен-Жозеф.

Отец Лизетты больше не служил в лагере. За неделю до моего приезда он уехал в Кайенну вместе с семьей. Нынешний комендант Сен-Жозефа родом из Гавра. Его зовут Дютен. Он меня и встретил. Так уж случилось, что меня отправили одного. Старший надзиратель, ответственный за перевозку заключенных между Руаялем и Сен-Жозефом, передал меня на пристани дежурному багру вместе с сопроводительными бумагами.

– Вы и есть Папийон?

– Да, месье комендант.

– Странный вы субъект, – заметил он, перелистывая бумаги.

– Что же во мне странного?