Мотылек

Я оцепенел от ужаса. И пяти минут не прошло, как мой мешок уже возвращался обратно на гребне крутой семи-восьмиметровой волны. Он летит, как пушинка, словно нет в нем ни орехов, ни камня. Волна несет его чуть спереди пенного барашка и с невероятной силой бросает на скалу немного слева от того места, где он был сброшен. Мешок лопнул, высыпались орехи, а камень с ворчанием покатился вниз и исчез под водой.

Промокнув до нитки (волны окатывали нас снова и снова, едва не сбивая с ног, но, к счастью, в направлении к берегу), подавленные и побитые, мы с Чаном выбираемся побыстрее из этого злосчастного места и спешим без оглядки в лагерь.

– Нехорошо, Папийон. Нехорошо бежать с Дьявола. Лучше Руаяль. И с южной стороны легче бежать, чем отсюда.

– Да, но на Руаяле побег обнаружится максимум через два часа. У меня надежда только на волны, поскольку мешок не ахти какое плавсредство, а на Руаяле три лодки, и беглеца могут спокойно перехватить. А здесь, для начала, нет лодок, и потом вся ночь впереди, пока спохватятся, что меня нет. И наконец, могут подумать, что я утонул, когда рыбачил. На Дьяволе нет телефона, и во время шторма лодка не может пристать к острову. Так что бежать надо только отсюда. Но как?

В полдень солнце в зените. Тропическое солнце, от которого возникает ощущение, будто мозг закипает у тебя под черепом. Солнце, под которым вянет любое растение, успевшее проклюнуться из земли, но не сумевшее подняться и окрепнуть, чтобы ему сопротивляться. Солнце, от которого за несколько часов пересыхает мелкий бочаг с морской водой и от него остается только тонкая пленка сели. Солнце, от которого дрожит воздух. Да, воздух колышется, и жаркое марево плывет перед глазами, отражаясь в море и выжигая зрачки. И все же я упорно продолжаю сидеть на скамье Дрейфуса – даже такое солнце не может помешать мне заниматься изучением моря. Вот тут-то меня и осенило: какой же я все-таки набитый дурак!

Тот крутой вал, который был выше других волн в два раза и который выбросил на скалы и разнес в клочья мой мешок, следовал за каждой шестой волной.

С полудня до заката изучал я этот механизм; мне хотелось точно установить, не нарушается ли данная периодичность и не изменяется ли при этом форма и размеры гигантской волны.

Нет, ни разу мой «седьмой» вал не пришел ни до, ни после. Сначала идут шесть обычных волн шестиметровой высоты, а за ними, седьмая по счету, катится огромная крутая волна, сформировавшаяся в трехстах метрах от берега. Она надвигается как стена. По мере приближения волна растет, увеличивается в размерах. В отличие от шести предшественниц, на ее гребне нет пены. Ну, может быть, чуть-чуть. Но шум у нее особый: он напоминает раскат грома, затухающего вдали. Столкнувшись с горбатыми скалами, она бросается в проход между ними, натыкается на утес и задыхается в многочисленных вихрях и водоворотах. Масса воды, гораздо большая, чем у других волн, прокручивается несколько раз в каменном котле, прежде чем через десять-пятнадцать секунд устремиться обратно в море, увлекая за собой огромные валуны и осколки скал. Грохот поднимается такой, как если бы с сотен повозок, доверху заполненных камнями, разом сбросили весь этот груз.

Я положил в свой мешок с десяток кокосовых орехов, туда же засунул камень килограммов на двадцать и бросил мешок в воду, как только волна коснулась скал.

Я не смог проследить за ним глазами из-за белой пены, и только на какую-то секунду он мелькнул передо мной уже на выходе в море. Мешок не вернулся. Шесть последующих волн были недостаточно сильными, чтобы выбросить его на берег. Он, должно быть, проскочил и то место, где зарождалась седьмая, поскольку я его больше не видел.

Я возвратился в лагерь довольный и радостный. Появилась надежда. Просто здорово. Найден совершенный способ спуска на воду! Спокойно, не сломай шею! Надо еще раз проверить и перепроверить на более серьезном уровне, приближенном к реальным условиям побега. Два мешка с кокосовыми орехами, прочно спаренные между собой. Сверху семьдесят килограммов груза. Это могут быть два или три камня. Обо всем я рассказываю Чану, моему приятелю из Пуло-Кондора. Он слушает мои объяснения, навострив уши.

– Хорошо, Папийон. Мне кажется, ты нашел способ. Я помогу проверить. Надо дождаться большого прилива. Восемь метров. Скоро наступит равноденствие.

Мы с Чаном решили воспользоваться приливом весеннего равноденствия, чтобы забросить два мешка с орехами и тремя камнями в мою замечательную седьмую волну.

– Как зовут девочку, которую ты плавал спасать на Сен-Жозеф?

– Лизетта.

– Назовем волну Лизетта, она тебя унесет отсюда. Так?

– Так.