Мотылек

На следующий день события развивались быстро. В девять утра за мной пришли, сказав, что в кабинете начальника тюрьмы меня ждет какой-то сеньор. Когда я прибыл, охранник, сопровождавший меня, остался за дверью. В кабинете сидел мужчина лет шестидесяти в светло-сером костюме и сером галстуке. Перед ним на столе – серая шляпа наподобие ковбойской. В галстуке торчала, словно в коробочке, большая серая жемчужина с серебристо-голубым отливом. Чувствовалось, что этот тощий, сухопарый человек имел свое собственное представление об элегантности.

– Доброе утро, месье.

– Вы говорите по-французски?

– Да, месье, я из Ливана. Я так понимаю, что у вас имеется несколько золотых песо. Для меня это представляет интерес. Предлагаю вам пятьсот песо за монету.

– Нет, шестьсот пятьдесят.

– Вас неправильно информировали, месье: предельная цена – пятьсот пятьдесят.

– Готов уступить, поскольку вы берете всю партию. Шестьсот.

– Нет, пятьсот пятьдесят.

Короче, сговорились на пятистах восьмидесяти. Сделка состоялась.

– Qué han dicho? (О чем договорились?)

– Сделка совершена, начальник. Пятьсот восемьдесят песо за монету. Продажа состоится сегодня после двенадцати.

Меняла ушел. Начальник тюрьмы встал из-за стола и сказал мне:

– Прекрасно, а что же причитается мне?

– Двести пятьдесят песо с монеты. Ты хотел сто, а получаешь двести да еще полста.

Он улыбнулся и спросил:

– А другое что за дело?

– Сначала пусть консул заберет деньги. После двенадцати, когда он уйдет, я и скажу тебе о другом деле.

– Что, действительно есть другое?

– Даю слово.

– Прекрасно. Ojalá. (Пусть так и будет.)

В два часа прибыли консул и ливанец. Меняла дал мне двадцать тысяч восемьсот восемьдесят песо. Я отсчитал двенадцать тысяч шестьсот консулу, а восемь тысяч двести восемьдесят передал начальнику тюрьмы, после чего подписал документ о получении всех тридцати шести золотых монет. Когда мы снова оказались с начальником наедине, я рассказал ему про случай в монастыре и про матушку настоятельницу.

– Сколько жемчужин?

– От пяти до шести сотен.

– Она воровка, а не матушка настоятельница. Ей следовало бы принести их тебе или переслать через кого-то. Или сдать все в полицию. Я ее разоблачу.

– Нет. Ты должен навестить ее и передать от меня письмо. Я напишу по-французски. Но прежде, чем говорить о письме, скажи ей, чтобы послала за монахиней-ирландкой.

– Понял. Ирландка, значит, понимает по-французски, и она ей прочитает письмо и переведет. Прекрасно. Я пошел.

– Подожди письмо.

– Ах да! Верно! Хосе! – крикнул он через полуоткрытую дверь. – Приготовь машину и двух человек со мной.

Я сел за стол начальника тюрьмы и на официальном тюремном бланке написал письмо:

«Мадам настоятельнице монастыря,

просьба передать через благочестивую

и милосердную монахиню-ирландку.

Когда, по милости Божией, я пришел в Ваш дом, где, я считал, гонимому должна быть оказана помощь согласно канонам христианской веры, я с доверием вручил Вам на сохранение мой мешочек с жемчугом в знак того, что я не покину тайком Ваш кров. Нашелся бесчестный человек, посчитавший за благочестие выдать меня полиции, которая не заставила себя ждать и арестовала меня в доме Господа. Надеюсь, что низкая душа, виновная в моих бедах, не имеет никакого отношения ни к одной из монахинь Вашего монастыря. Не могу заверить Вас в том, что я простил этого злого человека, будь он мужчина или женщина, иначе я бы покривил душой перед истиной. Напротив, я страстно молю Бога или одного из Его святых нещадно покарать лицо (мужчину или женщину), виновное в ужасном преступлении. Я прошу Вас, матушка настоятельница, переправить мне мешочек с жемчугом через доверенное лицо, начальника тюрьмы дона Сесарио. Я уверен, что он, как истинный христианин, исполнит свой долг и передаст мне мою собственность. Настоящее письмо является доверенностью.

Искренне Ваш и так далее!».