Мотылек

   — Джим, уведи её, — велел он камердинеру, — а потом притащишь сюда священника.

   Слуга быстро подбежал ко мне и, схватив за локоть, повёл прочь от дьявольского места, почти таща на себе, потому что ноги отказывались меня слушаться.

   Камердинер довёл до спальни и повторил повеление графа не выходить из комнаты, а после оставил одну. Я добрела до камина, забралась с ногами в кресло, кутаясь в плащ и платок, потому что ощущала ужасный холод, несмотря на жарко тлеющие угли. Нужно было наклониться и подбросить ещё дров, но я не могла пошевелиться. Все усилия уходили на то, чтобы отгонять страшные видения, кружившие перед моим внутренним взором. Не хотелось сейчас думать об этом и вспоминать, но и забыть не получалось.

   Не знаю, чем занимался граф остаток ночи, но, скорее всего, пытался разобраться с последствиями трагедии. Позже, по слухам, и из обрывков разговоров узнала, что отчим вытащил Катрин из ловушки, но спасти супругу не было возможности. Она погибала долго и мучительно, а священник не отходил от постели умирающей и успел отпустить ей грехи и помолиться за душу несчастной.

   Это было то, о чём я знала, та правда, которую рассказали всем остальным. Главное, о чём умалчивалось — как мачеха оказалась в том месте и что произошло до момента, как она попала в ужасную ловушку.

   На следующий день, к вечеру, в поместье стали съезжаться получившие печальную весть родственники. Они занимали пустые комнаты старого замка, заполняли своим шумом воцарившуюся в закоулках мрачную тишину, при этом пытались соблюсти приличия и носили на лицах маски искренней скорби и сочувствия. Сквозь эти притворные личины проскальзывало любопытство, а глаза загорались каждый раз, как в комнате появлялся хозяин замка. Стервятники слетелись и желали полакомиться вкусной добычей. Им нужны были подробности, самые постыдные тайны и все ждали только заключения полиции.

   Слуги закона не замедлили явиться в графские владения день спустя. Хмурые люди в серых плащах исследовали замок вдоль и поперёк, опрашивали всех живущих в нём, каждого в отдельности и всех вместе, проводили беседу с графом с глазу на глаз и даже пытались выведать подробности у меня.

   Помню, как сидела в кресле, кутаясь в шаль, под колючим взглядом главного сыщика, который расспрашивал о мачехе, об отношениях Катрин и Джаральда. Наверное, вид у меня был очень жалкий. Я все ещё находилась под глубоким впечатлением от всего пережитого, пребывая в каком-то полубредовом состоянии. Невнятно, запинаясь, поведала ему лишь о том, что Катрин очень любила мужа, а он всегда относился к ней как истинный джентльмен и настоящий аристократ. Ни под какими пытками сыщик не смог бы вытянуть из меня слов о ссоре между супругами, о моём участии в истории и о том, что я видела графа на коленях на самом краю той ловушки.

   Мужчина внимательно слушал, глядя на мою склонённую голову, записывал что-то в толстый блокнот, слово за слово вытягивая информацию и о поездке в монастырь, и о возвращении домой. Я не лгала, но многого недоговаривала. Из моих обрывочных фраз слуга закона составил себе полную картину строгой аскетичности и суровых правил монастырского уклада и сделал собственные выводы относительно того, что я не выдержала непривычного образа жизни и попросту сбежала, так и не приняв постриг. Думаю, подобное очень хорошо укладывалось в его голове, судя по презрительным взглядам мужчины и его негромкому фырканью. Моя духовная слабость определённо соответствовала моему несчастному облику. Уже позже (со слов Изабеллы) мужчина окрестил меня блаженной и окончательно оставил в покое.

   Горничная Катрин поведала полиции гораздо больше полезной информации. Она рассказала о подарках графа, о целом сундучке драгоценностей, которые он подарил мачехе, о том, что хозяин никогда не скупился на наряды и прочие вещи для своей жены. Да и сама женитьба известного в свете холостяка служила лишним доказательством его искренних чувств.

   Репутация графа как истинного светского ловеласа не являлась тайной для строгих представителей королевской власти. Естественно, что вспыли все грязные сплетни и слухи о его связях с другими женщинами уже после заключения брака: случай с кузинами и измена с некой дамой, пока Катрин была в отъезде. Служанка рассказывала о том, что мачеха прощала графу его интрижки, понимая, что женитьба не могла окончательно изменить её супруга. При этом она ревновала, хотя старательно скрывала свои чувства.