Юрген был рядом. Гладил тихонечко по плечам, прижимался щекой к моему затылку — голову я склонила, и украдкой целовал волосы. Он сделал невозможное. Он подарил мне последнее, в чем я так нуждалась, залечивая самую последнюю рану сердца. Я тихо плакала и молчала, выговорившись и успокоившись. Было так больно и так счастливо одновременно, что я не различала — от печали плачу или от любви.
— Закрой глаза снова.
Я закрыла. И Юрген его забрал. Отошел от меня. А вместе с со скрипом его шага я услышала и слова:
— Ты наш сын, Василек. Наш, мой и Ирис. Я тебя люблю, мы тебя любим, маленький…
И шелест…
Я разомкнула веки, увидев Юргена у надгробия, присевшего на корточки, чтобы распеленать и вернуть снежное тело ребенка в ямку, из которой он его создал. Положил, сгреб края, похоронив над его настоящей могилой в сугробе. А шелест… я перевела взгляд чуть дальше, заметив поземку ветерка, захватившего верхние легкие снежинки и закрутивший их в своем спиральном движении. Улыбнулась. Помахала сыну рукой.
Юрген тоже заметил ветерок. Обернулся, торопливо:
— Ирис, смотри…
— Вижу.
Шарф я отогрела в ладонях и дыханием. Свернула сама и сама снова накинула на Юргена, обняв его после и прижавшись, сколько было сил на объятие. Он тоже меня обнял:
— Все хорошо, мой мотылек. Все теперь всегда будет хорошо.