Мотылёк

— Окей, — Калэб внимательно посмотрел на заточенный кончик карандаша, потом посмотрел на меня. — А если люди любят друг друга, они ведь должны пожениться?

— Если действительно любят и хотят этого, то почему бы и не пожениться? — я пожала плечами, а затем нахмурилась. — Постой, к чему это ты клонишь?

— Мотылек, ты глупышка что ли? — Калэб хохотнул и щелкнул меня пальцами по носу. — Я же знаю, что вы любите друг друга, так что от свадьбы вам не отвертеться. Я все-все вижу и замечаю, — хитрая моська не может не смешить меня. — Лерри никогда себя так не вел с другими няньками, как с тобой. Он смотрит на тебя вот так, — Калэб попытался скопировать взгляд старшего брата и я расхохоталась. Это выглядело забавно. — Ну и чего ты смеешься? — он хмурится.

— Вот почему, — я быстро схватила мягкую подушку и несильно ею ударила Калэба.

— Значит война? — притворно серьезно спросил он, подтягивая к себе вторую подушку.

— Именно.

Мы дурачились, устроив подушечный бой и громко хохотали. Было весело и уютно в таком вот простом веселье. Хотя этот странный разговор крепко осел у меня в голове. Не хотелось об этом думать, но я знала, что когда наступит ночь, я мысленно вернусь к словам Калэба.

После активной войны и почти что подранным подушкам, мы с Калэбом пообедали и весь вечер смотрели телек. К моему удивлению, ночью я быстро заснула, утомленная отзвуками простуды и активным отдыхом с Калэбом. Да и вообще, как бы парадоксально не звучало, но в этом доме я медленно начала учиться спать. Что же, все не так уж и плохо.

Последующие дни проходили так же весело и беззаботно. Болезнь постепенно стала отступать, а прежние силы возвращались на свои позиции. Рядом с вечно веселым Калэбом я переживала свой утраченное или напрочь забытое детство. Мы проказничали, конечно же, в разумных приделах, стаскивали из кухонного шкафчика лакомства, пока Хэтти была занята домашними хлопотами. Это было круто по-настоящему круто! Мы распихивали конфеты по карманам, и запирались или в моей комнате, или в комнате Калэба и наедались сладостями до отвала.

По утрам я собственноручно брила своего друга, а он заплетал мне волосы в косички. После завтрака мы устраивались в гостиной и вдвоем пытались вникнуть в суть шахмат. Хэтти принесла из личной библиотеки Лероя учебник и мы, как два прилежных ученика разбирались во всех этих фигурах и их возможностях. Временами мы засыпали прямо на диване с книжкой в руках, а когда просыпались, то шли обедать и заниматься уже другими делами.

Пару раз мы вместе с Хэтти ездили за покупками в супермаркет, где тоже умудрялись подурачиться. Даже сумели уговорить домработницу повести нас в кинотеатр. Это было самое восхитительное время за всю мою жизнь. Я наконец-то перестала судорожно все анализировать и заниматься самокопанием, я даже перестала следить за временем. Как-то я случайно глянула на календарь и удивилась. На дворе уже был декабрь. Впереди нас ожидало Рождество.

Но, несмотря на всю эту эйфорию, я с каждым новым днем все отчетливей и отчетливей начала ощущать горькое и болезненное чувство внутри себя. Сначала я не могла понять его природу. Все ведь было так волшебно и прекрасно. Но потом, я начала осознавать, в чем дело и когда я это поняла, мне стало не по себе. Я не вспоминала о Лерое на протяжении всего ноября, но, несмотря на это, мое тело и подсознание начинали по нему скучать. Скучать так, будто бы этот человек важен мне и необходим в моей жизни, как один из ее главных героев. И когда я это осознала, вся эта эфемерность покоя и счастья тут же обнулилась. Внутренний голос безустанно начал повторять мне, что я превращаюсь в такую же рабыню, которой когда-то в свое время стала и Кларисса. Меньше всего на свете я хотела быть рабыней, но что уже поделать, когда Хэтти одним декабрьским утром заявила о скором возвращении нашего Хозяина? Тем более что можно было поделать, когда мое сердце неожиданно радостно откликнулось на эту новость?

Я лежала ночью без сна и думала о том, что скоро Лерой приедет домой. Я ненавидела этого человека за то, что он так легко и не прикладывая никаких усилий, ломал все то, чего я с таким трудом достигала и чем дорожила. Тот же сон, я только-только научилась принимать его, как тут же лишалась этой возможности, а все из-за Грейсона.