Мова

Мы прошли насквозь этот импровизированный ресторан, свернули в тупичок, и тут мой проводник поднял лист жести, под которым оказалась неосвещенная лестница. Мы полезли по ней вниз, я очень боялся упасть, поскольку не видно были ни зги, и вот впереди стал различим свет лампочки, а за ней – еще одна. Перпендикулярно от лестницы открывался проход, что-то вроде коридора. Он был освещен цепью разноцветных лампочек, свисавших с электрического провода. Коридорчик был узенький, а его «стены» представляли собой груды коробок с товаром, похоже – чаем, женьшенем, какими-то травами. Странно, но даже на этой скрытой подземной «улице» нам встретилось несколько «прохожих». Здесь появление белого уже было встречено с удивлением – они вежливо улыбнулись и шутливым тоном сказали что-то моему сопровождающему.

Проход вывел нас к круглой площади метров пятнадцати в диаметре. «Крыши» и каких-либо надстроек над ней не было, над головой мерцало уже ночное небо, и гулял студеный высотный ветер. Я поднял голову, увидел в прорехах туч блеклое из-за городского засвета созвездие Медведицы, а также дюжину далеких, и потому выглядящих будто сделанными из соломки, переходиков и мостков между уровнями где-то наверху. Они были так высоко над головой, что, казалось, предназначены для того, чтобы ходить от одного созвездия к другому.

Посредине площадки был маленький прудик с золотыми рыбками – и скоро, если начнутся ночные заморозки, их нужно будет переселять в аквариумы, но Шанхай — место чудес, и потому нельзя исключать, что вода в прудике подогревается. Провожатый отрыл дверь одного из домиков, окруживших площадь, и, войдя в дом вслед за ним, я снова охнул от удивления.

Это была чайная, причем, судя по всему – не из дорогих. Обои с золотым тиснением, низкие деревянные сидения без спинок. За ближайшим ко входу столиком (красное дерево, витиеватая резьба – драконы и волшебные птицы), сидел китаец лет сорока. Лицо немного одутловатое, одет в стилистике бренда Jesus Christ: широкая льняная рубаха или хламида сероватого цвета без ворота, просторные штаны. Ладонью он указал мне место напротив, и я присел на неудобный низенький табурет. Парню, который меня сопровождал, мужчина отдал несколько отрывистых команд на китайском, и тот встал у двери.

Перед человеком на небольшой горелке закипал терракотовый чайник. Он налил сначала мне, потом – себе. Это был китайский жасминовый чай. Мы сделали по глотку, и только тогда он заговорил. Без свойственной китайцам вежливости, даже наоборот – с подчеркнутым нажимом. И что странно, говорил он на мове и очень чисто. Без всякого акцента, значительно лучше меня самого. — Вы никогда не будете хозяевами собственной земли! – выдав это, он еще раз глотнул чая, внимательно всматриваясь в выражение моего лица. Может быть, на это нужно было что-то ответить, но я не знал, что и как. Поэтому просто сделал глоток – причмокнув, поскольку в китайской традиции это означает, что питье нравится гостю. Моего собеседника, судя по всему, отсутствие реакции раздражило еще больше. Он продолжил. — Не пришли бы мы – пришли бы русские. Или литовцы! Или венесуэльцы! Или катарцы! Вы, — он защелкал пальцами, пробуя подыскать верное слово, – вы просто ге-не-тически неприспособлены к достойной жизни. Исторически вы всегда были рабами. Вами заправляли то поляки, то русские. И вы привыкли. Терпеть и повиноваться. А когда есть седло, найдется и всадник!

Я пожал плечами – может, так и есть, если он так говорит. Мне хотелось как-то перейти к делу, но я знал, что именно таким образом китайцы обычно к делу и переходят. Правда, начинать с оскорблений не входит в их обязательную программу. — Вам нравится, когда вами помыкают, – продолжил он. – Раньше я думал, что это такой общенациональный мазохизм. Но, повоевав тут, я понял, что это всего-навсего лень, – испытывающе разглядывая меня, он глотнул еще чая. – Вы неспособны отстаивать свое. Столкнувшись с мало-мальски серьезным вызовом, вы прячетесь. Когда вам наносят оскорбление, когда надо либо погибнуть самому, либо уничтожить того, кто вас унизил, вы просто бежите, замираете, думаете, что надо переждать. Всех ваших героев убили. Предали, обманули. Может быть, честь не позволяла им давать отпор теми же средствами, которые пускались в ход против них. Может быть, они в чем-то даже стоили нас. Может быть, нам они дали бы бой. А вы… — он снова с ненавистью блеснул глазами, – вы никогда не поднимете головы. Об этом свидетельствуют Времена Скорби – чего тогда с вами только ни делали, а вы все терпели и ждали. Вы – не люди. Вы… — он снова не находил слов и замолк, обдумывая метафору.