Мова

Я звонил в дверь, он открывал, узнавал, спрашивал: «Сколько?», — и оставлял меня ждать. Так тянулось год за годом – я даже потерял счет, потому что было непонятно, по какому календарю отслеживать нашу «дружбу» и мою зависимость. Для правильного жизненного настроя считается, что дату рождения лучше называть по китайскому календарю, а текущую – по григорианскому (если б его кто-то еще помнил!). Так получишь неисчерпаемый источник для оптимизма. — Чего внутрь не пускаешь? – попробовал я как-то спросить. – Я ноги вытру. — У меня не убрано, – ответил он. Как будто я был из санэпидемстанции. И сразу спросил: — Сколько? — Слушай! Ну не буду у тебя в прихожей по шкафчикам лазить! Обещаю! – настаивал я. – Пусти в квартире подождать. Он подумал и ответил: — Нельзя. У меня не прибрано. Сколько?

Отношения между наркотом и дилером стары, как мир. Это совсем не та простенькая игра в «узнай меня», что происходит со случайным пушером, который высматривает клиента в лабиринте чайна-тауна. Пушер возникает в твоей жизни на минуту, дилер – всегда где-то рядом. Сама модель отношений с дилером возникла в те времена, когда появился первый кайф и первый человек, готовый продать этот кайф другому за деньги. А это значит – подобные отношения существуют от основания мира. «Сколько?» — спрашивает Каин у Авеля. Один обогащается за счет зависимости второго. Чем больше один употребляет, тем лучше живется другому. «Ну как же, если не продам я, он пойдет к цыганам», — успокаивают свою совесть барыги. Не они – так другие. И правильно делают. Пока есть кайф, им будут торговать. И на их пороге всегда будут топтаться изможденные фигурки, которых они никогда не пускали внутрь. «Сколько?» — уточняли старушки-самогонщицы. За забором щурились с похмелюги кургузые мужики: «Нет денег – нет и самогона. Иди отсюда, пугало огородное!».

И кажется мне, что не пускают они нас к себе не потому, что им стыдно. Пока есть эта дистанция, есть ощущение, что мы – не люди. Животное, скотина, макака наркозависимая. «Сколько?» — спрашивают они и моют руки после того, как пересчитают деньги.

Похоже, что в своей внебарыжной жизни Сергей – розовощекий, добродушный и позитивный персонаж. Одна беда – торгует, сука, стаффом. Один маленький скелетик в шкафу.

Только однажды он пригласил меня зайти в квартиру. Когда во время нашего с ним разговора послышался скрежет замка соседней двери и из квартиры вышел толстый пельмень в тельняшке. Под ручку его держала такая типичная кошелка из бедных кварталов: остатки былой роскоши, заношенный плащик, дешевая не по возрасту бижутерия. «О, здорово, Сан Саныч! Добрый день, тетя Галя!» — поздоровался Сережа с ними и сказал мне приветливо, будто я был его лучшим другом: «Давай, проходи!». Дверь закрылась. «Сколько?» — спросил он абсолютно нейтральным тоном.

Но как к дилеру у меня к нему претензий никаких нет. Никогда не бодяжит, дорожит постоянными клиентами, при крупной покупке сам предлагает скидку. Знает, где брать, не исключено, что сам возит через границу. Когда-нибудь и его закроют. И его круглыми щечками по полной насладятся тюремные бугаи. Именно с его стаффом у меня связано одно из самых необычных переживаний.

Случилось это почти сразу после нашего знакомства. Стимулом был обычный дешевый стишок-витаминка, пятьдесят юаней, серый пластиковый листок, черный маркер. Я употребил за столиком в шикарной кофейне под сенью кованых светильников и пурпура, которым был задрапирован потолок. Развернул, пробежал глазами и удивился отточенности стиля, перечитал еще раз, медленно, вдумчиво — и спрятал в карман. Официант принес тирамису, полил пате бальзамом и поджег его – голубое пламя, вечная память героям гастрономии. Я достал листочек, поднес к огню и, когда он занялся, бросил в пепельницу. Прихода не было никакого – душу рвало на части исключительно от поэтического впечатления. Это был какой-то гений меланхолии, точный и безжалостный. Не исключаю – какой-то автор российского Серебряного века – там много было великих женских имен, отмеченных деструктивной пессимистической силой. Вот этот фрагмент.