Мова

У меня же там, где раньше стояла газовая плита, — просто ничего больше не стоит, только черная поверхность бетонного пола. На месте холодильника – оплавленный сталагмит из железа, который продолжает источать жар. Двери балкона выбиты и повисли на ветвях соседней липы. Висят они почему-то вверх ногами, может, потому что от удара о перила их перевернуло. Что интересно, мой бардак на балконе частично сохранился, видна треснувшая от температуры банка, обгорелые останки старой табуретки. Я вернулся в комнату. Огонь уничтожил все мои журналы с распиханными по ним свертками мовы. Сгорели носки с заначкой в две тысячи юаней, хранившиеся в кокетливом комоде «Пинскдрев». Соответственно, сгорел и сам дубовый комод «Пинскдрев». — Га-ли-на! – срывающимся от горя голосом кричит Сан Саныч внизу. Куда, интересно, она пропала? Пожарный, кажется, сказал, что тушили тут часов шесть, не меньше. Где она может пропадать шесть часов? Я вернулся на кухню и проверил место, где спрятал книгу. Книга на месте. С ней все в порядке. Я улыбаюсь: все-таки я выбрал для нее самое надежное место на земле. В коридоре послышались шаги (я едва успел спрятать книгу туда, где она хранилась до этого). В квартиру по-хозяйски вошел мужчина в костюме Slonimskaja Fabrika и галстуке Eliz. В руке мужчина держал какую-то грязную тряпку. — День добрый, – сказал он и его металлический взгляд впился в меня. – Пройдемте со мной. — А что я сделал? – успел я спросить у его спины. — Ничего вы не сделали, – ответила спина безразлично. – На опознание. Паспорт с собой? Паспорт у меня был с собой. Мужчина через тряпку взялся за металлическую ручку двери Сан Саныча. Почему-то Сан Саныча. Она пострадала значительно меньше моей – в прихожей даже сохранились обои. Тлеет обувь. От высоких ботинок Галины идет дымок. Следователь проходит в спальню, приостанавливается. Тут стоят двое пожарных. Смотрят. — Вот. Ознакомьтесь. Внимательно, – говорит мне следователь. И кивает на какой-то большой почерневший рулон, наверное, дядя Саша собирался выбить ковер и свернул его. Я рассматриваю рулон. Черное, продолговатое. Дымится. Пахнет как-то странно. — Га-ли-на! – кричит дядя Саша во дворе. — Главное, понимаешь, он сюда уже заходил, – говорит один пожарный другому, и я уже начинаю понимать, ноги мои подкашиваются. – Зашел, посмотрел, говорит: «Нет, и тут ее нет». — Ну а ты бы узнал? Разве по этому можно человека узнать? Я смотрю на этот почерневший тлеющий предмет и начинаю различать руку. Ногу. Тут, наверное, голова. Прижатая к плечу. Почему-то. — Видишь, – тихо рассуждает один из пожарных, – к окну ползла. — Ну логично, что? Правильно ползла, – отвечает ему другой пожарный. — Задохнулась. Видишь, в плечо дышала. Может, руки уже не двигались. — Вы ее узнаете? – спрашивает у меня следователь. — Галина! – кричит мой сосед снизу. Я молчу, смотрю на это почерневшее нечто. Я ничего не могу ответить. — Пожалуйста, сконцентрируйтесь. Это процессуально важный момент, – настаивает следователь. — Можно я выйду? – спрашиваю я. — Позовите этого, – говорит следователь, кивая вниз, где надрывается Сан Саныч.