Мозаичная ловушка

Ларри вздохнул еще тоскливее и стал заталкивать папку с бумагами обратно в сумку. Саманта практически воочию видела, какой напряженный процесс происходит сейчас в его голове. Конечно, идти ему не хочется, но Саманта ведь приглашала его на съемки, ответить чем-то подобным просто необходимо. А предлагать ей купить у него билеты совсем уж не по-джентль–менски… Посопев, Ларри поднял голову.

– Что ж, Саманта, если хотите, мы могли бы сходить с вами.

– Вы меня приглашаете?!

Загнанный в угол Ларри обреченно посмотрел сначала на Оскара, потом на Серхио. Помощи ждать не приходилось: оба сидели с каменными лицами, усердно глядя в свои карты.

– Ну да, приглашаю.

В своем безысходном джентльменстве Ларри пошел до конца: в пятницу в начале седьмого он даже заехал за Самантой на темно-сером «рено» – аристократически скромно-благородном. Садясь в машину, Саманта обнаружила, что в костюме Ларри смотрится просто роскошно: его хоть сейчас можно было забрасывать на какую-нибудь церемонию вручения «Оскара», и он выглядел бы вполне достойно на фоне глянцево-смокинговой киноэлиты.

– Как здоровье вашего папы? – проникновенно осведомилась Саманта, едва они тронулись.

– Спасибо, лучше. Давление упало, но ему пока велели лежать. А для него это мука – он очень энергичный, деятельный… Но в таком почтенном возрасте приходится слушаться врачей.

– Да, семьдесят девять – это солидно… Получается, что вы поздний ребенок. Вы не обидитесь, если я спрошу, сколько вам лет?

– Я же не старая дева, чтобы обижаться. Мне тридцать. Но знаете… Про женщин принято говорить, что им столько лет, на сколько они выглядят. Что касается мужчин, то мне кажется, им столько лет, на сколько они себя ощущают. Я почему-то ощущаю себя лет на сорок, не меньше.

– Правда? Странно. Я почти ваша ровесница, но ощущаю себя лет на двадцать пять. В повседневной жизни. А когда мы с Серхио начинаем подкалывать друг друга, я опять становлюсь просто-таки пятнадцатилетней дурочкой.

Саманта деликатно умолчала, что она старше Ларри на три года.

– Это будучи пятнадцатилетней дурочкой, вы хотели стать актрисой?

– Нет, актрисой я хотела стать раньше. А в пятнадцать о будущей профессии я не задумывалась – думала только о мальчиках. И мне ужасно хотелось, чтобы у меня был старший брат. Лет восемнадцати. Он знакомил бы меня со своими друзьями, я бы с ними флиртовала… Но увы – я единственный ребенок.

– Забавно… Я тоже единственный. В своем роде. И мне тоже в пятнадцать лет хотелось иметь старшую сестру, чтобы я мог подглядывать за ее переодеваниями, подружками, всякими девичьими посиделками… Я ужасно завидовал приятелю, у которого все так и было.

– И наверное, в пятнадцать вы впервые влюбились?

Ларри едва заметно покраснел.

– Ну да, что-то такое…

«Что-то такое»… Наверняка до сих пор помнит ее имя и хранит какую-нибудь безделушку на память. Но скорее умрет, чем признается.

– Ох, Ларри, как же можно забывать? Первая любовь – это прекрасно, это память на всю жизнь.

Честно говоря, Саманта и сама толком не помнила свою первую любовь. Точнее, она запуталась, какое из ее увлечений можно было бы с полным правом назвать первой любовью. Вероятно, любовь к симпатичному молодому продавцу из маленькой кондитерской, в которую они с мамой регулярно ходили покупать глазированные булочки с изюмом. Тогда Саманте было лет пять.

– Не знаю, Саманта. Первая, вторая… Я не особо близко знаком с этим чувством.

– Иными словами, хотите сказать, что вы попросту не верите в любовь?

– Желаете обратить меня в свою веру?

– Почему бы не попытаться?

– Потому что для меня любовь – это понятие из дамского романа. Этакой сентиментальной сказочки со счастливым концом.