Мозаичный кречет

Всю ночь герцог кутил, хлестал эль бочками, приставал к служанкам, дремал в камине…казалось эти бесчинства будут длиться бесконечно, я же просто изнемогал от омерзения и усталости, но было у меня единственное утешение – Беатриса, жена герцога и по совместительству, единственное достойное существо в Эдинбурге! В тот день, на ней было платье сюрко небесно-голубого цвета, светлые локоны нежно ласкали хрупкие плечи, трепетно скользили по изящному стану и слегка не доходили до щиколоток. Глаза! Боже, что это были за глаза! Два изумруда в золотой оправе сияли ярче солнечного света и соблазняли любоваться своей безупречной красотой! Только она была способна угомонить этого никчемного борова с родословной, стоило ей произнести шепотом лишь пару нежных слов!

Людовик тут же замирал и промедлив минуту, торжественно восклицал:

– Отчаливаю!

Его неспешные медвежьи шаги провожали пьяной овацией, стоя и с кривыми ухмылками поперёк надменных лиц.

Этот вертеп я терпел три с половиной месяца! Терпел стоически, но все равно взвыл и потребовал аудиенции у герцога. Меня очень изящно проигнорировали и весьма нескромно намекнули, что я, выражаясь метафорически, здесь исключительно декоративные функции выполняю, следовательно, благополучие замка и его обитателей касается меня не больше, чем жриц любви в публичном доме поблизости! Я принял информацию к сведению, затем внезапно расстроился, но не утратил смелости духа и уверенной походкой побрел в «Сиреневый Ангел».

Это было достаточно известное в здешних краях досуговое заведение. Деревянное, гнилое и очень непривлекательное здание слегка покосилось вправо. Я взошёл на порог и набравши воздуха в лёгкие, еле слышно коснулся двери. Мне отворила пышногрудая блондинка, выше меня раза в полтора и тяжелее раз в пятнадцать, зрачки ее глаз отличались друг от друга, что меня изрядно смутило, а бровей и вовсе не было. Но их отсутствие с лихвой компенсировали огромные губы кораллового цвета и пушистые, как мордочка енота, ресницы…это была Гертруда. Я замер в ожидании насилия от грозного противника, но к счастью, ее реакция была весьма миролюбивой и даже сердечной:

– Какой малыш! Замёрз? Не хочешь погреться?

– Я пришёл за плотскими утехами – голос непривычно дрожал, а колени предательски затряслись.

– Ну входи.

Я торопливо оглянулся на красный фонарь позади себя и несмело ступил внутрь…

Но к вящему удивлению, мне действительно лишь предложили погреться около камина, дали большой плед и кружку тёплого молока. В заведении почти никого не было. Несколько молоденьких куртизанок, облокотившись о кресла, которыми было уставлено помещение, внимательно и с нескрываемым любопытством рассматривали меня и тихо перешептывались, от чего я ощутил смущение и моментально покраснел. «Какой стыд» – подумал я в замешательстве и спешно поправил пуговицу своего камзола. Затем я встал, нахмурился, подошёл к настоятельнице борделя и нарочито серьезно вопрошал:

– Кого вы мне готовы предложить?

– Мы не обслуживаем детей – равнодушно произнесла степенная женщина в летах, с седыми, плохо уложенными волосами и очень суровым взглядом.

Я сильно побледнел, насупился и демонстративно отвернулся к столу, где меня ждала противная похлебка и все та же чарка с молоком. Но справедливости ради, я действительно выглядел очень молодо даже для своих 20. И все же, досада взяла верх – я опрокинул поднос с едой, лихо отбросил табурет в сторону, и грозно сотрясая рукой воздух, завопил как сумасшедший:

– Вы знаете кто я такой? Я…

Внезапно я почувствовал мускулистую руку, больно сжимающую мое дряблое плечо:

– Пойдём, обсудим твои права.

Это был лысый мужчина, с чёрной густой бородой, среднего возраста, брутальный, и что греха таить, весьма обаятельный на вид. Его звали Сайрус. Он спокойно мне все объяснил, я обстоятельно кивнул, и мы решили выпить…после четырёх кружек очень мутного пива завязался, возможно важнейший диалог в моей жизни и определенно, ключевой в этой истории:

– Ты все ещё не знаешь жизни, мой милый Бенедикт!

– Научи, научи, Сайрус! – я был в стельку пьян и, вполне вероятно, в тот момент искренне любил и даже уважал благородного душегуба, защитника прелестных обитательниц муниципального публичного дома.

– Ну не знаю, малыш…

– Будь милосерден! – закричал я в исступлении.

Сайрус несколько помялся, но вскоре вспыхнул нелепой улыбкой и проговорил настойчиво:

– Уговорил, видишь того паломника в капюшоне? – он нетвердой рукой указал мне в угол комнаты, где расположился, за небольшим круглым столом, незнакомец в чёрном одеянии.

– Пилигрим?

– Нет! Это странник с востока! Его имя…– Сайрус выждал невыносимо долгую паузу -…его имя «Мозаичный Кречет»!

– Он рыцарь?

– О, нет! Но про него ходят легенды!

– И что же он забыл в борделе?

– Любимую.

– В борделе?