Мозаика

Она шарила вокруг, пока не нашла ключи. Джулия водила машину до тех пор, пока не потеряла зрение. Она включила зажигание, и двигатель завелся.

Она не смогла вернуть себе зрение, идя к своему «Стейнвею» в ночь после убийства матери. Сработал только способ Ориона. Она попыталась вспомнить сеанс. Первое, что он попросил ее сделать, — это успокоиться... "Мы начнем с некоторых общих успокаивающих упражнений, я приглашаю тебя пройти их. Это очень просто. Настолько, что ты можешь все сделать сама..."

Но ее сердце гулко колотилось. По венам растекался страх. А музыка — источник, к которому она много лет припадала в поисках успокоения, — исчезла.

Джулия сказала себе, что так не должно быть, вспомнила слова Ориона о том, что она может научиться сама возвращать себе зрение.

Она может сделать это. Джулия положила руки на колени и сосредоточилась. Вскоре на краю сознания возникла приятная, живая мелодия «Колыбельной» Брамса. Вначале мягко, но когда Джулия поддержала ее, она стала звучать увереннее.

Она ощутила покой. Почувствовала, как музыка овладевает ею.

Теперь она рисковала, вновь вспоминая сеанс с Орионом. Рядом с музыкой, играющей внутри, и с рокотом двигателя в ее тренированной памяти возникали его слова...

"В твоем сердце союз "и". Твое сердце перекачивает кровь по всему телу, а не к отдельным его частям. Оно не может выбрать одну сторону..."

Она стала глубже дышать и кивнула сама себе. "Мое "Я" не зависит от конкретного решения". Словно справившись с огромной тяжестью, она улыбнулась. Она может бежать. Она может сражаться. Она может делать то, что от нее требуется. Она может вынести все.

Джулия в мельчайших подробностях старалась воспроизвести сеанс у Ориона Граполиса. И вновь ржавый тормоз, который сдерживал ее, казалось, вдруг испарился и...

Неожиданно все это обрело смысл не только для ее мозга, но и для тела. В колыбельной, сместившейся на край ее сознания, больше не было надобности. Дрожь пробежала по ее телу, потому что...

Физически ее зрение работало нормально. Просто мозг отказывался видеть.

Но истина состояла в том, что... ей не нужно было знать, какое происшествие настолько травмировало ее, что она ослепла.

Ей не нужно было знать ничего.

Ненужно...

Сидя в машине, она ощутила, как странный запах стал виться вокруг нее. Внутри сердца скрипели и вставали на место массивные глыбы. Сердце колотилось от возбуждения...

Она слышала ритмичные удары, но это не было ее пульсом.

Топот ног... через фойе по направлению к гаражу.

Майя Стерн и двое «чистильщиков» вырвались наружу. Они шли убить ее.

Джулия приказала себе сохранять спокойствие. Спокойствие. Она заставила себя дышать. Она слушала музыку, держа руки на руле.

Шажок за шажком сосредотачиваясь, она вернулась обратно к странному запаху... к чувству гигантской перемены...

Она была слепа, как и раньше. Она совсем ничего не видела...

И вдруг мысль, казалось, не имевшая никакого обоснования, влетела в голову, как добрый ангел: «Я не должна больше наказывать себя».

Она не знала, к чему она приведет. Но на крыльях этой мысли улетело что-то старое и болезненное и...

Глаза ощутили тепло, увлажнились.

Она придержала дыхание, тая надежду...

Полоска яркого света застыла на горизонте.

Дверь в гараж распахнулась, из нее выбежали преследователи.

Времени больше не было. Ей оставалось только верить, что зрение возвращается. Нога нажала педаль газа, и старый «Шевроле» рванул к открытым воротам.

Часть третья Янтарная комната

39

16.20. ВОСКРЕСЕНЬЕ

НЬЮ-ЙОРК

Джеффри Стаффилд вошел в небольшую комнату для приемов в одном из лучших гранд-отелей Нью-Йорка — «Плаза». Он пожелал выступать на этом изысканном фоне с обилием золотой лепнины и роскошных ковров, потому что собирался врать как сивый мерин.

Он разложил перед собой документы и окинул взглядом неулыбчивую группу журналистов. Его лицо было спокойно и серьезно, что только подчеркивало чудовищность того, что он собирался им раскрыть, и еще большую чудовищность того, что главный суперинтендант внушающего благоговение Скотланд-Ярда прилетел один в Америку, чтобы вмешаться в их внутреннюю политику вопреки всякому протоколу и недвусмысленным приказам своего правительства.