Мозаика мертвого короля

Рано умирать! Зацепиться за что-то. Удочка, крючок. Ловить рыбу. Вещь, мысль. Успокоиться, сосредоточиться. Прыгнуть. «Две лапы»? Нет, мысли как стрижи над обрывом: несутся, пищат, глупят. Муж, дети, своя постель, — колотится в груди страх, мешает. Глор? Не поймать. Сложно. Чужой город. Кругом пища, пища…

Блин, нафиг. Хочется есть. Сколько дней прошло?

Не думай так! Ты почти человек. Как Катрин, — мысль, вбитая в железо. Узко, твёрдо. Только туда. Как водопровод, — длинная труба. Течёт. В старом мире Катрин и Фло много труб. Удобно. Стирать, пить, брать мужчин. В пузырьках. Джа-кузи. Там был большой мужчина. Вкусный, пахучий. Громкая музыка из хитрого ящика. Дзум, дзум, дзум, — как толчки крови из вены. Даришь счастье. Оставляешь живым.

Блоод фыркнула во тьму, перевернулась на другой бок. Сжалась изо всех сил, согревая ладони между бёдер.

Не туда мысль. Пища, самцы, все заботы — к такой-то матери.

Водопровод. Поток. Журчащий, сильный. Струя из крана. Стирать. Много-много стрин-гов, чулок, бюст-гальтеров. Какой ажур, о! Богатый мир. Туда? Через Старый мир? Рискнуть? Без Кэт и Фло?! Там дурной воздух. Нет, страшно. Жадная ланон-ши. Мало белья? Коллекция. Подруги не забывают дарить. Любят. Балуют. Посмеиваются. Стыдно расспрашивать о штучках. О манящих пустяках. Вот Мариэтта говорила о лосинах… Она любит поболтать.

Мариэтта. Ферма «Боспор». Что мешает? Лес, река, покой. Можно стирать бельё. Ланон-ши не может умирать в нечистых стрин-гах. Пробуй. Дурища…

36-й день месяца Травы.

Хутор «Боспор». Мариэтта.

— Цыц, покемон заводной! — Мариэтта подхватила сына, упорно норовящего ухватить морковку за ботву и стащить со стола вместе с корзинкой.

Рыбу пришлось чистить, держа ребёнка на руках. Наследник деятельно помогал, дёргая бронзового леща за хвост.

— Я тебя сейчас купать не буду. Вот пусть тебя Пуштун облизывает, — пригрозила заботливая мать.

Кошка, поджидающая за окном, нервно мявкнула.

Мариэтта была матерью молодой и не слишком опытной, но человеком сугубо жизнерадостным и уверенным в себе. Уйти из Старого мира ей с мужем пришлось по состоянию здоровья. Обосновались на реке, до ближайшей деревни шесть дней пути. Так и хотели: безлюдья и покоя. Муж всё ещё служил по своему ведомству, в связи с чем регулярно исчезал в сопредельных мирах, и отсутствовал неделями, а то и дольше. Мариэтта скучала, но дел имелась целая прорва, а когда наследник появился, так и вообще ни вздохнуть, ни покурить…

Противень шмякнулся на стол, — хозяйка вертелась в тесноте кухни с ловкостью профессионального бармена, подбрасывая в воздух одновременно и нож, и банки специй. Сын теперь восседал у неё на шее, дергал за бандану, удерживающую кудряшки матери, и радостно взвизгивал, наслаждаясь представлением. На кухне царил творческий беспорядок: трехлитровая банка солёных огурцов служила подставкой для миски с орехами, с воткнутых в стену шампуров свисали связки грибов, перца и прищепок, а над парой тинтаджских пивных кружек и бутылкой южного ширитти гордо парил пластиковый птеродактиль. На самой высокой полке — так, чтобы не дотянулся ребёнок, — стояла коробка со светошумовыми гранатами. Впрочем, в этом кажущемся хаосе таился некий порядок, — по крайней мере, сама Мариэтта безошибочно, чаще ощупью, находила всё, что требовалось. Супруг не вмешивался, единственное, что требовал — оружие должно храниться всегда на одном и том же месте.

Обитатели «Боспора» искали уединения и вполне могли его отстоять. Близкие друзья здесь бывали редко, а для речников, чьи караваны пять-шесть раз в год проходили по Тюру, был оборудован причал и расчищено место для лагеря неподалеку от частокола, окружающего маленькую ферму. Впрочем, пока никому из разумных двуногих не приходило в голову проявлять агрессию, — на пустынных речных просторах гостеприимство ценили высоко.

Мариэтта уже занялась соусом, как во дворе залаяли собаки. Мать и сын озадаченно уставились друг на друга.

— Судя по гавканью, кто-то знакомый, — пробормотала хозяйка. — Но ты иди-ка, на всякий случай, в блиндаж.

Ребёнок безропотно позволил усадить себя в манеж, лишь любопытно тянул шею. Мариэтта сдёрнула фартук, потрогала рукоять револьвера, — из набедренной кобуры торчала рукоять «русского» Смит-Вессона с семидюймовым стволом.

Во двор молодая женщина вышла осторожно, собаки уже не лаяли, — дружно сидели у крыльца и смотрели на хозяйку.

— О чём сигнализируем? Своих быть не может. С юга спекулянты только что прочапали. Речной народец заказы забрал. Кто там? Опять какой-то хорек «эсэмеску» вам оставил?

Собаки смотрели обиженно.

Мариэтта еще раз окинула взглядом реку, опушку ближней рощи и, наконец, разглядела одинокую фигуру, бредущую вдоль кромки берега.

— Ты откуда? Ой, мать моя женщина, что у тебя с плащом? Напал кто? Или наоборот? — Мариэтта впустила гостью, заперла массивную калитку.

Блоод села на корточки и оперлась о брёвна частокола. Была сиятельная даркша какой-то измятой и замученной. Сквозь желтоватый шёлк кожи проступала бледность. Даже вечным сексуальным напряжением от красавицы сейчас пёрло как-то вполсилы.