Мозаика мертвого короля

Стволы кедров дурная защита: нас мог заметить и дозорный с утеса, и любой, кому придет в голову шляться по развалинам. Не знаю, почему я тогда просто не думал об этом. Шагнул, взял за подбородок, — в моих изуродованных пальцах лицо Жани казалось хрупким, кукольным. Но губы ответили по-взрослому. Я слышал лишь шелест кедровых крон и стук собственного сердца.

С трудом отстранив девочку, попятился. Мир не спешил к нам возвращаться. Птицы неуверенно начали щебетать, бухта вернула свой ровный рокот волн. Мальчишка смотрел туда, на волны и чаек, и лишь Снежок не спускал с нас любопытных глазенок.

Я махнул рукой и быстро пошел вниз.

* * *

Мы встретились после обеда. Жани несла блюдо с остатками риса на кухню. Проходя мимо меня, шепнула:

— За кораблем.

— Да, — буркнул я, ставя под навес копейные древки, — мерзавец Лучок бросил заготовки прямо под палящим солнцем.

Сказав парням, что схожу к мысу, я поднялся по тропинке и обогнул скалы. Я явно спятил. Нет, распознать уловку было некому: в лагере оставалось всего четверо парней, — двое на постах, двое дрыхли, готовясь к ночной вахте. У служанок было полно забот. Колдун сидел на цепи, Светленькая наверняка получила щедрую дозу орешков. Но зачем я шел к Жани? Девки, утехи плоти, — я всегда уделял им должное внимание. Когда оставалось свободное время. Сейчас мы с Жани, разом обезумев, изо всех сил гребли к мучительной и долгой боли.

Зачем?

Сползая по склону, я не мог найти ответа. Просто обнять девочку. Не опрокинуть, не растянуть, поспешно срывая платье. Почему-то больше всего тянуло обнять, прижать к себе.

Снова ныл бок и колено. Кажется, я почувствовал себя излишне живым. Что я делаю?

Плескал прибой, до лица долетали брызги. Море спешило успокоить, — какой бы не была кара, мы ляжем в эти соленые объятья. Я раздевался, пряча одежду и сапоги между камнями. Плотнее затянул ремень с ножнами кинжала и присел на корточки.

Что я делаю? Еще день, нет, почти два дня редких взглядов, два-три поцелуя тайком, и я отправлюсь к своему мертвому королю. Лысеющий лох и дурак. Поцелуй, краткое судорожное наслаждение плоти, потом с Жани сдерут кожу. Я предпочел бы быть первым, но Эшенба наверняка это поймет. Её будут убивать долго, возможно, король пожелает, чтобы этим занялся я. Буду я в силах вскрыть ребра девчонке, содрать волосы с её головы? Нет, такой клятвы я королю не давал.

О, боги, я клялся быть левой рукой короля Эшенбы. Просто рукой, послушной и верной. Его руки много что делали. И с женщинами в том числе.

Я знал, что все равно пойду к ней. Если что-то и сохранилось в том, что еще может зваться моей жизнью, так этот летний день с ярким солнцем, криками чаек и дрожь нетерпения в теле старого дурака.

Первая волна меня накрыла, потянула в шелестящую смесь песка и гальки. Я вынырнул и поплыл вдоль камней. Соль жгла бок, но это пройдет. Все пройдет. И Жани скоро пожалеет, что затеяла игру с грубым немолодым лордом. Но всё это будет потом…

Я обогнул камни мыса у входа в Кедровую. На посту над бухтой сейчас сидел Ерне, — неплохой мечник, но не слишком-то бдительный часовой. Интересно, учла ли это Жани? Любой, сумевший выжить рядом с мертвым королем целый год, умеет думать.

«Сопляк» лежал, вытащенный на песок, и они были рядом, — обезьяний принц сидел на песке с веревкой на шее, котенок бродил вдоль полосы водорослей. Жани вытянулась на плаще в тени борта драккара. Должно быть, дозорному отлично видна голова королевской девки, дремлющей в теньке. Нет, не голова, — просто что-то плотно свернутое и прикрытое платьем. Сама Жани в короткой рубашке пряталась под кормой «Сопляка».

Проскочить два десятка шагов до корпуса драккара было несложно. Но, аванк меня раздери, выяснилось, что я еще способен стесняться наготы.

Жани смотрела на меня с испугом.

— Корявый лорд? — спросил я опускаясь на колени рядом.

— У тебя кровь, — прошептала она. — Нужно завязать.

— Всего две капли, — я замер, девочка обняла меня и слизнула алую струйку, сочащуюся по вспухшей у раны коже.

Руки у нее были горячие, язык нежный, прохладный. У меня сбилось дыхание. Жани подняла лицо для поцелуя, и я ужаснулся тому, как она юна. Губы искушенные, алчные. Отстранилась, она с опозданием сказала спине мальчишки:

— Не вздумай вертеться.

Обезьяний принц, не оборачиваясь, кивнул кудлатой головой и продолжил выкладывать узоры из мелких камушков. Мимо нас с задранным хвостом проскакал котенок, с разбегу запрыгнул на спину мальчишке.

Жани слизнула последнюю алую каплю с моего бока. Глядя мне в глаза, потянулась ниже. Пальцы, унизанные кольцами, сжали мою плоть. Мне захотелось рухнуть, опрокинуться на песок от наслаждения. Потом и рот девочки опустился ниже, но она все также смотрела мне в глаза.

Мы совершенно опьянели. Я разорвал рубашку Жани, и мы извивались на этих лоскутах, подобно паре неведомых морских тварей. Кое от чего Жани меня удерживала, опасаясь засорить рану на моем боку. А я забыл обо всем. Служанки, которым вздумается спуститься к песку, выспавшиеся бойцы, нежданный посыльный из Глора, — все куда-то отстранилось.