Мозаика Парсифаля

– Я получил за время работы свою долю потрясений, и у меня, естественно, возникло множество вопросов. Кто-то пожелал похоронить все мои вопросы, и она с этим согласилась. Почему?

– У меня есть два предположения, которые я вовсе не хотел бы выдавать за истину. Допустим, вы не желаете перетерпеть ради национальных интересов несколько потрясений, – как вы понимаете, это всего лишь гипотетическое допущение, да и то в его крайней форме – имеются ведь и иные методы… устранить вопросы.

– Закопать меня? Ликвидировать?

– Я же не сказал, что обязательно убить. Вы живете не за железным занавесом. – Подполковник помолчал и добавил: – А с другой стороны, почему бы и не ликвидировать?

– Да по той простой причине, по которой не становятся жертвами странных несчастных случаев иные похожие на меня. Тех несчастных случаев, после которых специально подобранные патологоанатомы указывают какую-нибудь другую причину смерти. Система защиты встроена в самое существо нашей работы. Она называется Нюрнбергским синдромом. Потрясения, которые мы испытали, накопившиеся вопросы, как бы глубоко они ни были захоронены, могут всплыть на поверхность. Какой-нибудь безымянный адвокат, «в случае подозрений, связанных…» и т. д., извлечет запечатанный конверт из сейфа.

– Господи, и это говорите вы? Неужели дело зашло настолько далеко?

– Как ни странно, но ничего подобного я не делал. Даже не думал всерьез о такой возможности. Сейчас я просто зол. Все остальное было высказано как предположение.

– Боже, ребята, в каком же мире вам приходится жить!..

– В том же, что и вам. Только мы остаемся в нем немного дольше и зарываемся чуть глубже. И именно в силу этого я не скажу, где вы можете меня найти. Я почуял тошнотворную вонь с Потомака. – Хейвелок склонился к собеседнику и говорил низким хриплым голосом, вновь перейдя почти на шепот: – Я хорошо знаю эту девушку. Сделать то, что она сделала, ей наверняка пришлось под сильнейшим нажимом. По отношению к ней совершена какая-то гнусность. Я хочу знать – какая именно и почему.

– Предположим, – начал неторопливо Бейлор, – предположим, вы правы, хотя лично я этого не допускаю. Вы уверены, что вам все расскажут?

– Все произошло так неожиданно, – сказал Майкл, откинувшись на спинку стула. Его тело было напряжено. Говорил он таким голосом, словно пересказывал в полудреме страшный сон. – Был вторник, и мы находились в Барселоне. Мы провели там целую неделю, Вашингтон предупредил нас, что в этом секторе ожидаются какие-то события. Из Мадрида поступило сообщение о том, что курьером доставлено сверхсекретное сообщение под грифом четыре ноля. Содержание сообщения предназначалось только для одних глаз – моих, если быть точным. Мадрид не мог переслать сообщение дальше – там нет фельдъегерской службы с достаточной степенью допуска к секретным документам. Мне пришлось лететь в Мадрид в среду утром. В посольстве я расписался за проклятый стальной контейнер и открыл его в помещении, охраняемом тремя морскими пехотинцами. Там были собраны доказательства того, что она натворила: информация, которую она передавала, – эти сведения она могла получить только от меня. Там же был и план операции по уничтожению. Я мог, если пожелаю, контролировать ее проведение. И я пожелал. Они прекрасно знали, что это единственный способ заставить меня поверить. В пятницу я вернулся в Барселону, а в субботу все было кончено… и я поверил. Всего пять дней, и неприступные стены рухнули. Там не было звука иерихонских труб. Пятно прожектора, крики и отвратительный треск выстрелов, приглушенные шумом прибоя. Всего пять дней… так неожиданно, так быстро – как финальное крещендо. Впрочем, это был единственный способ провести операцию.

– Но вы не ответили на мой вопрос, – негромким голосом прервал его Бейлор. – Почему вы решили, что они должны вам все рассказать? – Хейвелок бросил взгляд на подполковника и ответил:

– Да потому что они сейчас в панике. Дело дошло до вопроса «почему». Вопросы, потрясения… что из них окажется тем самым.

– Чем именно?

– Решение убрать меня не вызревало постепенно, подполковник. Его породило нечто совершенно неожиданное. Никого не удаляют со службы так, как меня, если увольнение является результатом постепенно накапливающихся проблем. Талант всегда представляет большую ценность. Опытный, талантливый оперативник ценен вдвойне – ему сложно подыскать равноценную замену. Проблемы пытаются устранить путем взаимных объяснений и в конце концов приходят к соглашению. Словом, исполняют все возможности, чтобы предотвратить уход талантливого сотрудника. Меня же не удерживали.

– Не могли бы вы высказываться более конкретно? – раздраженно сказал офицер.

– Если бы мог… Видимо, имеется нечто такое, что мне известно, или по крайней мере они так считают. Они боятся, что я это доверил бумаге и что эта запись может оказаться бомбой замедленного действия.

– И вы знаете, какого рода эта информация? – спросил Бейлор. В его тоне чувствовался профессиональный интерес.