Мозаика Парсифаля

– А нельзя выдавать информацию порциями? Чтобы каждая следующая была гораздо важнее предыдущей? Таким образом мы сможем вовлечь его в игру, как говорит Пол. Последнюю и самую важную часть сведений он сможет получить, лишь выйдя из подполья.

– Поиски клада? – рассмеялся Огилви.

– Он, собственно, только этим и занимается, – спокойно заметил Миллер.

– Мой ответ будет: «нет». – Рыжий агент подался чуть-чуть вперед и облокотился о стол. – Успех последовательных операций подобного типа зависит от достоверности сведений. Чем сильнее оперативный работник, тем достовернее должны быть сведения. Объект такого калибра, как Хейвелок, будет использовать подставных лиц, действовать через посредников. Он обернет весь процесс против нас, нашпиговав подставных лиц своей информацией и зарядив посредников вопросами, на которые те потребуют ответ на месте. Этим вовлечет вас в свою игру. Точные ответы ему не нужны, они чертовски усилят его подозрения. Поэтому наши сведения не должны расходиться с тем, что он, по выражению оперативных работников, «чует нутром». Такое чутье невозможно ни описать, ни научно проанализировать. Я назвал бы его внутренним ощущение достоверности. У нас не хватит надежных людей для организации целой серии последовательных действий. Малейшая оплошность в одном звене, и Хейвелок исчезнет со всеми своими игрушками.

– И взорвет мину замедленного действия, – добавил Миллер.

– Ясно, – процедил Стерн.

Итак, ситуация для всех сидящих за столом была ясна. Настал момент, когда Огилви, растрепанный, в вечно измятом костюме, еще раз подтвердил свою ценность. Это, кстати, случалось достаточно часто. Он появился здесь из лабиринта, именуемого оперативной работой, его выводы отличались здравым смыслом, а доводы – своеобразным красноречием.

– У нас есть единственный путь, других я не вижу, – заявил бывший агент.

– Какой же? – поинтересовался начальник Консульских операций.

– Я.

– Исключено.

– Подумайте хорошенько, – заторопился Огилви. – Я смогу внести в информацию необходимую достоверность. Хейвелок меня знает. Более того, ему также известно, что я восседаю за этим столом. Для него я один из «них», один из полоумных стратегов, который, если и не даст ответов на все его вопросы, способен хоть что-то объяснить.

Кроме того, у меня есть одно преимущество, которым никто из вас не может похвастать. Я был там, где он провел всю свою сознательную жизнь. Ни одному из вас не довелось побывать в его шкуре. Я единственный, не считая, разумеется, Мэттиаса, которого он, возможно, согласится выслушать.

– Извините, Ред, это исключено. Хотя я полностью согласен с вами. Вы знаете правило. Перешагнув порог этой комнаты, вы навсегда утратили право участвовать в конкретных операциях.

– Это правило придумано здесь, в данной комнате, и вовсе не является Священным Писанием.

– Но оно было принято в силу весьма серьезных причин, – сказал юрист. – По тем же причинам наши дома и машины находятся под постоянным наблюдением, а телефоны с нашего же согласия прослушиваются. Если один из нас попадет в руки любой заинтересованной стороны от Москвы до Пекина или до Персидского залива, последствия будут катастрофическими.

– Не сочтите мои слова проявлением неуважения, мистер советник, но усилия, о которых вы изволили упомянуть, направлены на обеспечение безопасности таких персон, как вы или наш доктор. Они, возможно, распространяются и на Дэниеля. Я же слегка отличаюсь от вас. Они понимают, что, захватив меня, не извлекут из этого никакой пользы, и потому не станут этого делать.

– Никто не сомневается в ваших способностях, – возразил Даусон, – но я должен…

– То, что я сказал, не имеет к способностям никакого отношения, – прервал юриста Огилви, поднимая руку к лацкану своего изрядно поношенного твидового пиджака. – Взгляните-ка повнимательнее, советник. Видите небольшую выпуклость в дюйме от уголка воротника?

Даусон скосил глаза и произнес безразличным тоном:

– Цианистый калий?

– Точно.

– Иногда, Ред, мне трудно поверить в то, о чем вы говорите.