Мозаика Парсифаля

– Согласен. Полагаю, ты сейчас готов пожертвовать собой и своими детьми, чтобы оправдаться. Но так или иначе, ты вернулся. Я весьма тебе признателен. Не знаю, правда, что было безопаснее, спасаться с тобой или просто прыгнуть в Босфор.

– Ты бы ни за что не выбрался.

– Кто знает, кто знает…

Огилви швырнул окурок на землю, раздавил ногой и, шагнув вперед, произнес:

– Только не детьми, Хейвелок. Собой, да. Но не детьми.

– Хорошо, хорошо. Оставим детей.

Майкл сразу же пожалел, что в полемике непроизвольно упомянул ребятишек Огилви. Он вспомнил о том, что жена оставила бывшего оперативника и забрала с собой детей. Немолодой человек остался один-одинешенек в сумеречном мире тайн, наедине со своими терзаниями.

– Давай поговорим, – произнес посланец Вашингтона, направляясь к мраморной скамье у тропы. – Присаживайся… Майкл. Или, может, просто Майк? Я уже и не помню.

– Зови как нравится. Но я лучше постою.

– А я сяду. Не хочу скрывать, что чувствую себя совершенно разбитым. Путь из округа Колумбия до Рима не близок. Полетного времени до дьявола. А я с некоторых пор плохо сплю в самолете.

– Ты выглядишь здорово утомленным.

Огилви вскинул глаза на Хейвелока и произнес:

– Это ты тонко подметил. Скажи-ка мне лучше, сам-то ты не устал, Майкл?

– Очень, – ответил Хейвелок. – Устал от всей вашей чудовищной лжи. От всего того, что произошло. С ней. Со мной. С вашими стерильными кабинетами и извращенным мышлением. Да простит меня господь за то, что я так долго был одним из вас. Ты понимаешь, что вы творите? С какой целью, скажи мне.

– Это весьма серьезное обвинение, Навахо.

– Я уже сказал, брось эту дурацкую кличку.

– Годится только для коробки с корнфлексом? Так, что ли?

– И туда не пойдет. Для твоего сведения, племя навахо было родственным племени апачей, но в отличие от последних навахо – народ миролюбивый, он только защищался в случае необходимости. Так что тот псевдоним не годился ни в Стамбуле, ни тем более здесь, в Риме.

– Интересно. А я всего этого не знал. Вообще-то я думаю, что такие познания типичны скорее не для уроженцев Америки, а для тех, кто привезен был в страну после того, как в детстве пережил страшные мучения. Я хочу сказать, что изучение истории было своего рода проявлением чувства благодарности. Ты полагаешь, я не прав?

– Я вообще не понимаю, о чем ты толкуешь.

– Неправда, прекрасно понимаешь. Мальчишка видит массовое убийство, видит, как расстреливают из пулеметов соседей и друзей, а их трупы бросают в траншеи. Его мать отправлена бог знает куда, и он знает, что никогда больше ее не увидит. Этот мальчишка – личность. Он скрывается в лесу, питается лишь тем, что удастся украсть или поймать в силки. Он боится людей. А когда его находят, целых несколько лет бегает по улицам со взрывчаткой, привязанной к телу. Враги кругом, и каждый из них – его потенциальный убийца. А ведь мальчишке нет и десяти, когда ему исполняется двенадцать, его отец гибнет от рук Советов… Боже мой, такой ребенок, достигнув тихой гавани, начнет изучать все о своем новом доме. Он в душе не перестает повторять: «Благодарю за то, что вы позволили мне приехать сюда…» Ты ведь согласен со мной, Гавличек?

Итак, они распахнули двери к самому сокровенному. Конечно, разработчики стратегии выяснили его прошлое, ему следовало раньше догадаться об этом. Ведь его действия неизбежно должны были повлечь за собой именно такую реакцию. В свое время ему гарантировали, что о его прошлом узнает только самый верхний эшелон руководства. Остальным будут продемонстрированы официальные досье британской службы МИ-6: сирота родом из Словакии, родители погибли в Брайтоне при бомбежке, разрешено усыновление и эмиграция. Это все, что им положено было знать. Раньше. Не сейчас.

– Все это не имеет никакого отношения к делу.

– Кто знает, может быть, и имеет, – сказал бывший оперативник и слегка подвинулся на скамье. Его рука как бы между прочим коснулась борта пиджака.

– Стой! Не надо!

– Ты о чем?

– Рука. Убери ее оттуда.

– А, да… прости. Как я заметил, все события тех ранних лет могут иметь непосредственное отношение к нашему делу. У любого человека есть предел выносливости. В течение многих лет напряжение аккумулируется. Ты понимаешь, что я имею в виду? И вот наступает день, когда все взрывается. Человек не понимает, что его разум начинает выкидывать трюки. Он бессознательно уходит в прошлое, в свое страшное прошлое. Действия его врагов из тех ужасных лет смешиваются в сознании с действиями людей, которых он знает сейчас. Он начинает обвинять настоящее за все свои страдания в прошлом. Такое случалось со многими, кому приходилось жить так, как жили ты и я. Здесь нет ничего необычного.

– Ты кончил? – жестко спросил Хейвелок. – Если ты…

– Поедем со мной, Майкл, – прервал его человек из Вашингтона. – Тебе нужна помощь. Мы сможем помочь.

– И ты пролетел пять тысяч миль только для того, чтобы сказать мне это?! – заорал Хейвелок. – Так вот в чем суть ваших «данных», ваших объяснений!

– Спокойно, Майкл. Не волнуйся.