Мозаика теней

Конечно, я не мог читать мысли варвара, но нетрудно было догадаться, что мое поручение ему не понравилось. Несколько мучительных мгновений он молчал, видимо раздумывая, не перебить ли наш маленький отряд и таким образом снять с себя эту заботу. Сбоку от меня переводчик жалобно забормотал себе под нос «Kyrie eleison», пытаясь отгородиться от страшной действительности:

— Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Я невольно прикрыл глаза, повторяя про себя слова молитвы. Открыв их, я увидел, как командир франков передает кольцо одному из своих людей и отдает какие-то распоряжения. Подчиненный кивнул и, пришпорив коня, помчался к холму, на котором расположилось командование варварского войска. Остальные франки даже не шелохнулись, и кончики их копий опустились не больше чем на ширину пальца.

Не знаю, сколько времени мы ждали, ибо каждое мгновение казалось вечностью. На равнине перед нами варварская армия отошла немного назад, и я обрадовался было, подумав, что они осознали тщетность своих попыток. Но это была всего лишь перегруппировка. Варвары вновь пошли в атаку под градом стрел, прикрываясь щитами. Оставалось только надеяться, что на наших стенах стоят крепкие люди, потому что, хотя лучники и держали на расстоянии большую часть неприятельской орды, многим варварам все же удалось приставить к стене лестницы и забраться по ним наверх. Я вспомнил о легионах, которые стояли сейчас в городе с обнаженными мечами и туго натянутыми луками, ожидая прямого приказа открыть ворота и вступить в сражение. Если бы это произошло, началась бы настоящая бойня, ведь варвары набрасывались, словно дикие псы, даже на наши неприступные стены.

Слева послышалось позвякивание сбруи, и я с трудом отвел глаза от зрелища битвы. Вдоль гребня горы к нам приближались четверо всадников, их предводитель ехал верхом на огромном гнедом жеребце, которого я запомнил в тот день, когда мы попали в засаду в Галате. Франки, окружавшие нас, расступились, пропуская своего главнокомандующего. Он держал копье, и у меня мелькнула мысль, что ему ничего не стоит своими руками перебить всех нас, но тут он остановил своего коня передо мной и уставился на привязанный к моему седлу труп. Несмотря на шлем, почти полностью закрывавший лицо Балдуина, невозможно было не заметить, что он смертельно побледнел.

Я развязал веревки, и тело монаха упало наземь.

— Это тот самый человек, которого ты послал убить императора и открыть городские ворота, — сказал я, не обращая внимания на эхо торопливого перевода. — Он потерпел неудачу, а значит, ты тоже проиграл.

К нам подъехал еще один всадник. Из-под его шлема выбивались пряди светлых волос, на лице застыло мрачное выражение. Он гневно заговорил с Балдуином, позабыв о соблюдении осторожности в присутствии переводчика:

— Брат, это правда? Это тот человек, про которого ты…

Он оборвал себя, осознав, что его слова могут быть услышаны и поняты, и настойчиво зашептал что-то на ухо Балдуину.

— Герцог Готфрид! — воззвал я к нему. — С самого твоего прихода сюда наш император желает только мира и союзнических отношений, ибо все христиане должны объединиться против общего врага. Многие в городе недовольны его великодушием, но он сопротивляется любым попыткам спровоцировать его. Даже сейчас, когда твоя армия штурмует стены города, он не использует против тебя всю силу своего могущества.

— Потому что он трус! — выкрикнул Балдуин, брызгая слюной. — Он прекрасно знает, что его свора евнухов и катамитов [40]будет раздавлена воинством франков!

— Замолчи! — рявкнул Готфрид.

Ветер захлопал большим белым флагом с кроваво-красным крестом, который держал герольд, стоящий позади герцога.

— Я не хотел этой битвы, даже когда император послал своих наемников в наш лагерь. Вот уже два дня я подчиняюсь твоим требованиям, Балдуин, но ворота города вопреки твоим обещаниям так и не открылись!

— И не откроются, — подхватил я. — Император жив, несмотря на твои козни, и разобьет тебя из-за прикрытия стен, если ты сейчас же не отступишь.

Глаза Балдуина горели ненавистью, черной, как бездна Шеола, [41]но его брата это не волновало.

— Я поверну свою армию назад, если император позволит мне пройти в Святую землю, — сказал Готфрид. — Только туда я и стремился. Довольно разных… проволочек.

— Он не пропустит вас, если вы не принесете клятву, — напомнил я. — Но у меня нет полномочий обсуждать это с вами. Вечером он пришлет в ваш лагерь посольство. Постарайтесь, чтобы послам никто не помешал.

Готфрид кивнул и, не сказав ни слова на прощание, повернул коня к холму, на котором находились его командиры. Копьеносцы, окружавшие нас, последовали за ним, и я видел, как несколько из них поскакали к стенам, чтобы донести до армии эту весть.

Однако Балдуин не спешил уезжать.

— Не знаю твоего имени, грек, — прошипел он, — но знаю, что у тебя нет никаких доказательств.

— То, как отреагировал твой брат на мои слова, служит вполне достаточным доказательством.