Моздокская крепость

А в то время, в которое жил кабардинский князь, любое искажение религиозных канонов у православных христиан считалось серьёзным государственным преступлением. Еретики в Российской империи беспощадно преследовались и правительством, и церковью. Каждого выявленного и арестованного вероотступника, после дотошного разбирательства, ждало суровое наказание… И вообще – религиозный вопрос являлся одним из основополагающих для законопослушных подданных империи.

Надо признать, что и действия князя Кургоко Кончокина, связанные с его внезапным желанием принять православие, не сразу нашли понимание у русских властей… С чего это вдруг целый владелец Малой Кабарды решил изменить вере предков и стал, с подозрительной настойчивостью, проситься в подданные у тогдашней государыни Елизаветы Петровны?

Причём, письма свои он слал в Санкт-Петербург неоднократно… Начиная с конца пятидесятых годов 18 века.

И просился у русской императрицы не только взять его со всеми слугами и фамильными землями под вечное покровительство… Но и немедленно привести себя с родственниками и челядью ко святому крещению!

Это вызвало в Санкт-Петербурге, мягко говоря, некоторое удивление. И породило множество вопросов… Как у самой государыни Елизаветы Петровны, так и у Сената с представителями высшего православного духовенства.

Хотя, надо отметить, кабардинский владелец Кургоко Кончокин и раньше нередко обращаться к русским за заступничеством и поддержкой в своих политических и повседневных делах. Так, например, сохранились официальные письма, где он сообщал с тревогой императрице, что жить ему сделалось, на родной адыгской земле, совсем невыносимо.

С плохо скрываемыми горечью и гневом, князь информировал Елизавету Петровну о том, как пользуясь активной поддержкой турецкого султана и союзничая с крымским ханом, владельцы Большой Кабарды резко усилили набеги на его фамильные пастбища и селения.

Кургоко Кончокин писал государыне: “Изпустя яд свой и, оказав злое намерение свое… нападками своими завсегда скот и имение наше грабят и от разорения подвластных наших не воздерживаются и жалобы не слушают”.

А это были тревожные вести для Российской империи. С возможным падением дружественной Малой Кабарды (а дело, похоже, и шло к подобному финалу!), и дальнейшим присоединением её к владениям протурецких и промусульманских соплеменников Кургоко Кончокина, Санкт-Петербург не только терял союзника на стратегически важном Северном Кавказе… В 18 веке сторонников здесь у России и без того было немного.

Подобная потеря дружественного кабардинского клана грозила дальнейшим усилением турецко-крымского влияния в регионе. И неминуемым ростом напряжённости на юге империи.

Нет, желание князя Кургоко Кончокина заручиться покровительством и защитой сильного соседа было Елизавете Петровне вполне понятно. Но, всё-таки, столь массовый и демонстративный переход кабардинцев в православие, вместе со своим предводителем – это выглядело как-то уж очень необычно…

В конце концов, государыня поверила в добрые намерения Кургоко Кончокина. Так совпадавшие с её международной политикой на Кавказе… И 22 августа 1759 года кабардинский князь, со своими родственниками и верными слугами, первыми приняли в Кизлярской крепости православную веру.

Тем не менее, Сенат срочно потребовал у астраханского губернатора тайно разведать причину подобного религиозного и верноподданнического рвения у Кургоко Кончокина… И незамедлительно доложить.

Уже в следующем, 1760 году, в секретном донесении, астраханский губернатор генерал-майор Жилин, сообщал в Санкт-Петербург, что “…по тамошнему разведыванию, он, Андрей Иванов, крестился по согласию трех двоюродных его братьев, дабы через то по причине чинимых им от владельцев Большой Кабарды обид получить к переселению своему на выбранном ими месте позволение, а более никаких других причин не сказывается”.

Впрочем, обо всех этих обменах срочными и секретными депешами между Санкт-Петербургом и Астраханью Кургоко Кончокин так никогда и не узнает… А для значительной части своих соплеменников тогда, три года назад, кабардинский князь в одночасье превратился в вероотступника и национального предателя.

Смертельным врагом он сделался враз и для турок с крымскими татарами, тайно и явно распространявших своё религиозное и политическое влияние на Северном Кавказе. И, всё-таки, Кургоко Кончокин пошёл на столь решительный, радикальный шаг, когда почувствовал серьёзную угрозу для себя и ослабевшего клана лишиться всего – подвластных крестьян, земель, имущества… Но мы немного отвлеклись.

…Итак, царские чиновники в Кизлярской крепости и в Астрахани прознали, наконец, про возмутительно разросшееся поселение раскольников в урочище Мез-догу. Терпеть столь многочисленную преступную общину вероотступников рядом с собой власти никак не могли. Да уже и не имели права бездействовать, получив подобный сигнал.