Мозес

Вилланд поселился с женой в её особняке. С тех пор Селма занималась в основном домашними делами, да общалась с подругами. Изо дня в день она с нетерпением ждала мужа с работы и встречала неизменно вкусным, горячим ужином. И брак был почти идеален, если бы не одна проблема. Сколько лет супруги были вместе, ровно столько они пытались завести ребенка. Доктора разводили руками, знахари перепробовали все настои и бальзамы, а колдуны только и твердили о порчах да проклятиях. Супруги всерьез задумались над усыновлением. Зная это Мария оставила ребенка именно им. Однако для Селмы всё выглядело словно какое-то чудо, а не хитрость подруги. Просто потому, что она хотела в это верить.

В комнате на втором этаже дома семейства Мердеров была старинная люлька из дерева. Резные картинки изображали мифических существ и отважных героев старинных сказок. Селма застелила люльку свежими простынями и уложила ребенка. Она смотрела на каждую складочку его тельца и ей казалось, что она знает его уже давно, будто эти черты она уже где-то видела. Но мысли быстро оставили её. Убедившись, что ребенок уснул, Селма подошла к книжной полке и вытащила толстую книгу в кожаной обложке. Золотыми буквами на ней было написано «Библия». Девушка открыла где-то в начала и начала читать вслух.

– Некто из племени Левиина пошел и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца; но не могши далее скрывать его, взяла корзинку из тростника и осмолила её асфальтом и смолою и, положив в неё младенца, поставила в тростнике на у берега реки, а сестра его стала вдали наблюдать, что с ним будет, – Селма пропустила пару стихов и продолжила читать, – И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у неё вместо сына, и нарекла имя ему: Мозес, потому что, говорила она, я из воды вынула его, – Селма закрыла книгу и посмотрела на младенца. – Я назову тебя Мозес, – прошептала она.

3.

Прозвучал гудок и своим рёвом перебил грохот десятков токарных станков. Рабочие оторвались от производства и начали отключать оборудование. Когда гудок стих, в цехе были слышны только голоса людей, не машин.

Пятница. Все спешили: домой, в пивную или к женщине. И в радостной суете грядущего выходного никто не хотел терять ни секунды. Необходимо было как можно быстрее потратить вечернюю зарплату, пока инфляция не превратила обеденное повышение оклада в бесполезные бумажки. Самые отчаянные везли в тележках горы мелких купюр по пять, десять тысяч марок, просыпая сотни тысяч на землю, спешили, только бы успеть обменять деньги на несколько бокалов пива и порцию жаркого. Более продуманные рабочие еще в обеденный перерыв сбегали на рынок и потратили утреннюю зарплату, пока доллар не успел вырасти во второй раз за день, обесценивая кучи бумажных марок. Так продолжалось уже довольно долго, но с каждым днем темп роста инфляции только ускорялся. В начале года буханка хлеба стоила семьдесят семь марок, а летом цена подобралась к полумиллиону. Невозможно было отложить деньги, на что-то накопить. Все честные люди жили одним днём. Иначе было невозможно. Но находились и те, кто ловко манипулировал и пользовался ситуацией наживаясь на инфляции. Если обычный человек в то время был миллионером, то продуманные дельцы владели биллионами и биллионами. Их ненавидели, и им завидовали.

Послезавтра надо быть уже свежим и работоспособным. Выходной давали всего один, но никто на это не жаловался, ибо в стране и так была тотальная безработица и бедность, толкающая некоторых на самоубийство. Наоборот все с гордостью говорили, что работают на самом современном и стабильном производстве Мюнхена, а этим похвастаться могли не многие. Выпускал завод детали для машиностроительного комплекса. Вся продукция уходила на экспорт за границу, а спонсировался завод инвесторами иностранцами, но об этом обычно не вспоминали – не патриотично. А патриотизм кипел в умах почти что каждого, и многие пытались направить эту энергию в разной политической деятельности. Под одной крыше завода работали коммунисты, национал-социалисты, демократы. И каждый считал себя единственно истинным патриотом Германии, точно знающий, как возродить страну из краха Версальского мира. Но во время работы все должны были позабыть разногласия, и потому нацист подавал металлическую болвану коммунисту, а демократ-механик помогал с заклинившим станком обоим. Но как только рабочий день заканчивался, они вновь становились непримиримыми соперниками. Едва выйдя за территорию завода некоторые начинали выяснять отношения. Но самые ожесточенные бои происходили если, не приведи господь, пути их пересекались во время демонстраций на улицах города. Выступая под своими знаменами, выкрикивая лозунги, они превращались из отдельных людей в единые организмы, ведомые идеей.