Мозг армии. Том 1

Итак, обратимся к знаменитой «паре» мандаринов, кои особо претендовали на роль великих людей – Гинденбургу и Людендорфу.

Эти «государственные мужи» наших дней откровенно нам заявляют, что политикой особенно они не интересовались.

«Политическими деятелями и партиями я никогда не интересовался», говорит нам Людендорф, но в то же время и открывает, что это, собственно, касалось тех партий, которые говорили «о соглашении, вместо того, чтобы подымать боеспособность нации». «Правительство и партии большинства сошлись между собою и внутренне отклонили меня с моим солдатским мышлением».

«Ясно, что я нашел больше последователей среди тех партий, которые, подобно мне, считали соглашение, в виду разрушительных стремлений врага, невозможным, и поэтому выступали за максимальное проявление энергии в ведении войны. Я никогда не обращался к ним, но они мне доверяли. Это было меньшинство правой ориентировки. Поэтому те другие заклеймили меня именем „реакционера“, хотя я думал только о ведении войны».

«Я ни „реакционер“, ни „демократ“, – продолжает известный начальник штаба. – Во время войны моя цель была такой: величайшая энергия в ведении войны и упрочение военной и равноценной ей сельскохозяйственной жизненной возможности для будущего Германии».

Оказывается, недоброжелатели и друзья втягивали Людендорфа в «партийные разногласия», а его протесты оказывались тщетными, ибо «правительству удобно было найти громоотвод», который в сущности руководился «прямым солдатским мышлением».

Мы отлично знаем, что это далеко обстояло не так, как рисует нам Людендорф, пытавшийся взять в свои руки управление всей страной. Что ему для этого не хватило – также известно; он не был «государственным мужем», а лишь после войны занялся изучением вопросов, кои оказывают влияние на войну не меньше, чем чисто военные факторы.

«Руководимый прямым солдатским мышлением» Людендорф открывает нам, что «управление фронтом, забота об армии и о поддержании боеспособности родины стояли на первом месте среди всех работ. Военно-политические вопросы будущего шли только во второй линии». Ныне мы знаем, что дала первая линия, а вторая, незнакомая первому генерал-квартирмейстеру, не могла ей оказать уже поддержки. Между тем, немецкие же мозги Клаузевица думали на этот счет так: «никто не начинает войны (или, по причиной мере, действуя разумно, не должен бы начинать) не сказав себе: „Чего он желает достичь войной и чего в самой войне“. „Первое – это цель войны“, учит Клаузевиц, „а последнее – цель, поставленная войне“.

Патрон Людендорфа Гинденбург в своих воспоминаниях, более слабых в литературном отношении, вторит своему начальнику штаба.

«И во время моей деятельности на высших командных постах на Востоке, и после моего назначения начальником генерального штаба армии, у меня не было потребности заниматься вопросами современной

политики больше, чем это было безусловно необходимо. Правда, в условиях позиционной войны я считал невозможным для военного командования совершенно отмежеваться от политики».

«Со мной согласятся, что резкой границы между политикой и военным руководством нет, – открывает нам Гинденбург. – Они должны еще в мирное время согласовать свои действия. Ко время войны, которая поглощает все их силы, они должны дополнять друг друга».

Такие взгляды на политику и стратегию были в сущности у всех полководцев мировой войны, и когда в той или другой армии правительство, политические партии большинства, хотели взять в свои руки управление страной, то они встречали резкий отпор своих «военных мандаринов».

В наши задачи не входит давать оценку указанных выше германских мандаринов, что сделал лучше нас в Германии Дельбрюк в отношении Людендорфа. Доказывая политическую безграмотность этого злобного тевтона, профессор истории приходит к выводу, что «самые крупные стратеги в большей мере оказывались государственными деятелями». Что же представлял собою Людендорф в «первичном» всех общественных отношений – экономике. Дельбрюк дает нам ответ устами другого деятеля, экономиста: «нами правит сошедший с ума кадет», с тупым отчаянием сказал мне как-то на повороте в 1917-18 гг. один из близко стоявших у решения этих (экономических) дел». По-видимому, этот деятель был не из числа «правых», которым был и остается любезен «сошедший с ума кадет». Как ни соблазнителен путь критики деяний и мыслей Людендорфа, мы не имеем права становится на этот путь. так как он отвлечет нас от поставленной себе задачи. Мы бросим беглый взгляд лишь на его суждения о военных качествах полководца.

Признав «войну – грубым ремеслом», первый генерал-квартирмейстер после жестоких уроков уяснил себе сущность этого явления в жизни человечества, не сойдя, правда, со своего ремесленного взгляда на него.