Читаем Мозг и сознание. Разгадка величайшей тайны человеческого мозга полностью

– Да. Кто-то может быть в вегетативном состоянии, когда его выписывают из больницы. Он может оказаться в доме-интернате, а затем начать эпизодически демонстрировать признаки реакций; врач приходит, но признаки не воспроизводятся. Если врач не в курсе новейших научных открытий, он может приписать это семейному отрицанию, в то время как на самом деле это биология состояния минимального сознания.

В книге я описываю подобные случаи. Например, Терри Уоллис заговорил спустя 19 лет с момента травмы. Его семья думала, что они видели что-то такое в течение этого времени, но только когда он очнулся и начал говорить, люди поняли, что бо́льшую часть этих 19 лет он провел в состоянии минимального сознания.

– Могут ли люди, которым удалось восстановиться, помочь изменить представление о том, что это значит – жить с такого рода повреждениями головного мозга?

– Проблема состоит в том, что люди, восстановившиеся после состояния минимального сознания, не помнят это время. Все хотят знать, что же происходило в их голове. Но они не помнят этого, потому что гиппокамп, в котором «находится» память, является одной из самых чувствительных к повреждению частей мозга – поэтому у них нет воспоминаний. Но их истории становятся прекрасными примерами того, почему мы должны быть обеспокоены.

Глава 6. Сознательные машины

Когда в человеческом сознании еще столь многое остается непонятым, каковы шансы создать нечто подобное у роботов?

Встроить «чувства» в машины

Мы сможем многое узнать о сознании, если подумаем о том, что бы это значило для робота – осознавать самого себя, чувствовать и мыслить.

В 2016 году группа немецких исследователей заявили, что они создали роботизированную руку, которая могла чувствовать боль. И в самом деле, когда по роботу жестко ударяли, он реагировал сильнее, отодвигаясь быстрее, чем если бы к нему мягко прикоснулись. Но то же самое ли это, что и чувство боли? Большинство людей, вероятно, сказали бы «нет»: они бы сказали, что робот запрограммирован по-разному реагировать на разные стимулы, но в действительности он ничего не чувствует.

Будучи людьми, мы не просто ощущаем и реагируем, мы действительно чувствуем; испытывая богатые и яркие ощущения, бо́льшие, чем просто реакции на стимулы. Пока что наука не смогла выдвинуть убедительное объяснение, почему ощущения чувствуются так, как они чувствуются. Некоторые даже настаивают на том, что понимание природы ощущений выходит за пределы науки. Учитывая это, соблазнительно думать, что создание чего-то вроде ощущений у робота должно быть невозможным.

Самые влиятельные объяснения «квалиа», т. е. конкретных свойств чувственного опыта, предполагают, что появление разных чувств может вызывать некоторые малопонятные и сложные мозговые процессы. Но такой подход порождает больше вопросов, чем ответов. Представьте себе, будто мы обнаружили, что разница между переживаниями красного и зеленого обусловлена каким-либо мозговым процессом, скажем, различными частотами колебаний в зрительной коре. Тогда вы могли бы задаться вопросом, что такое есть в этих разных частотах, что заставляет вас чувствовать красное, а не зеленое? Загадка останется. Действительно, независимо от нейробиологического объяснения разницы между красным и зеленым, вы всегда можете задать аналогичный вопрос: что в этом конкретном мозговом механизме дает вам переживание красного, а не зеленого? Как представляется, причина затруднений – отсутствие общего языка, связывающего качество переживания, которое мы не можем даже описать словами, и возможные физические или неврологические механизмы.

Размышляя о «чувстве»

Тогда, возможно, настало время подумать о «чувстве» иначе. Сенсомоторная теория сознания (см. главу 2) описывает опыт «чувствования» не как таинственный побочный продукт работы мозга, но как способ взаимодействия с окружающим нас миром.

Например, представьте, как вы нажимаете на губку. Где рождается чувство, ощущение мягкости? Традиционный подход будет искать ощущение в мозге, но если вы надавите на ближайший мягкий объект прямо сейчас, то станет очевидно, что мягкость находится вовсе не в мозге: она находится в конкретных характеристиках действия нажатия на мягкий объект. Сенсомоторная теория предполагает, что все «чувства» представляют собой что-то подобное. Красный цвет, запах лука и звук колокольчика – все это разные способы взаимодействия с миром. Если это так, то чувство – это то, что робот определенно может испытать – этого, безусловно, проще добиться, чем неких ощущений, таинственным образом возникающих вследствие сложной работы мозга.

Перейти на страницу:

Все книги серии New Scientist. Лучшее от экспертов журнала

Похожие книги

Метафизика
Метафизика

Аристотель (384–322 до н. э.) – один из величайших мыслителей Античности, ученик Платона и воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков, основоположник формальной логики, ученый-естествоиспытатель, оказавший значительное влияние на развитие западноевропейской философии и науки.Представленная в этой книге «Метафизика» – одно из главных произведений Аристотеля. В нем великий философ впервые ввел термин «теология» – «первая философия», которая изучает «начала и причины всего сущего», подверг критике учение Платона об идеях и создал теорию общих понятий. «Метафизика» Аристотеля входит в золотой фонд мировой философской мысли, и по ней в течение многих веков учились мудрости целые поколения европейцев.

Аристотель , Аристотель , Вильгельм Вундт , Лалла Жемчужная

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Античная литература / Современная проза
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Монахи войны
Монахи войны

Книга британского историка Десмонда Сьюарда посвящена истории военно-монашеских объединений: орденам тамплиеров и госпитальеров, сражавшимся с неверными в Палестине; Тевтонскому ордену и его столкновениям с пруссами и славянскими народами; испанским и португальским орденам Сантьяго, Калатравы и Алькантары и их участию в Реконкисте; а также малоизвестным братствам, таким как ордена Святого Фомы и Монтегаудио. Помимо описания сражений и политических интриг с участием рыцарей и магистров, автор детально описывает типичные для орденов форму одежды, символику и вооружение, образ жизни, иерархию и устав. Кроме того, автор рассказывает об отдельных личностях, которые либо в силу своего героизма и выдающихся талантов, либо, напротив, особых пороков и злодейств оставили значительный след в истории орденов.

Десмонд Сьюард

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература