М. не только не питал никакой склонности к наукам, имеющим отвлеченный характер и требующим способности к абстрагированию, как, например, математика или философия, но само занятие, например, научной или исследовательской деятельностью, требующей объективности анализа и обобщений, было ему в высшей степени несвойственно.
Наиболее ярко чувственно-конкретный характер мышления М. выявился в его поэтическом творчестве. М. оперировал словом как конкретным, материальным объектом, стремился его сделать максимально-конкретным, так, чтобы оно стало как бы ощупываемым, осязаемым. Это сказывалось уже в манере М. говорить. М. произносил слова звучно, внушительно, слова как бы «падали», создавая впечатление материальности, как если бы они имели вес. М. пользовался словом не столько как отвлеченным, абстрагированным символом, являющимся средством для передачи определенных понятий, сколько брал в слове именно его материальную, конкретно-чувственную основу, из которой в дальнейшем этот отвлеченно-абстрактный смысл слова развился. Эту конкретно-чувственную, архаическую основу слова он выделял и со свойственным ему гиперболизмом максимально выпячивал в своем творчестве. В этом заключается смысл характерных именно для М. (а не всех футуристов вообще) переделок, искажений существующих и образований новых слов в поэзии М.
Когда хотел изобразить человека дефективного, с каким-нибудь пороком или недостатком, то прибегал при этом к такому чувственно-наглядному образу, как «человек без уха», «человек без руки» и т. д. В его поэтическом творчестве преобладала прямая, непосредственная форма высказывания, обращения к людям.
В его рисунках мы точно так же видим преобладание простых, элементарных цветов и контрастных сочетаний.
Конкретная направленность присуща всей личности М. в целом. Это находило свое выражение в реальности и злободневности М., в том, что его больше всего интересовало и наиболее глубоко затрагивало только реальное, только то, что живет, действует, происходит в настоящий момент. М. всегда стремился быть в центре текущей жизни. Отсюда же, от реальности, от настоящего исходит и установка М. в его творчестве на будущее, которое в сознании М. как художника преломляется не как оторванное от настоящего, а как его логическое завершение. Здесь снова мы имеем дело с гиперболизмом М., который, не удовлетворяясь настоящим, как оно есть на сегодняшний день, стремится придать ему те колоссальные гигантские размеры, которые ему будут свойственны в будущем. М. как бы преломляет настоящее через увеличительное стекло будущего. М. мало интересовался прошлым, или, лучше сказать, прошедшим, касалось ли это памятников старины, произведений искусства и литературы или же его личной жизни. Он в свои зрелые годы почти не читал книг, читает только текущую литературу, газету и журналы. В искусстве, поэзии, живописи, театре, в особенности кино, как новом виде искусства, его интересовали только наиболее близкие ему современные «левые» течения. Он не хранил и относился очень небрежно к своим рукописям. Он вообще не был склонен предаваться воспоминаниям о прошлом, для прошлого в нем как бы не оставалось места, настолько все его существо заполнено было настоящим. Постоянное, безостановочное движение вперед, к будущему, в неразрывной связи с движением всего человеческого коллектива; ощущение этого движения было, пожалуй, одним из самых сильных импульсов всей его жизненной деятельности.
НАПРАВЛЕННОСТЬ М.