Мозг прирученный: Что делает нас людьми?

Эссенциализм развивается и во взрослом состоянии, когда дело доходит до распределения окружающих по разным социальным группам. Нацисты под руководством Йозефа Геббельса были большими специалистами по пропаганде, которая демонизировала преследуемых, объявляла их неполноценными, но вообще-то можно было так сильно и не стараться. Как только мы проводим четкое различие между «мы» и «они», люди начинают считать, что все различия имеют внутренний, фундаментальный и непропорциональный характер — что «мы» и «они» различаются сущностно. Встав на эссенциалистскую позицию, мы создаем еще более глубокий уровень оправдания для своих предубеждений. Мы не хотим с «ними» соприкасаться. Мы хотим держаться обособленно. Мы смело судим о глубинных свойствах «их» натуры, потому что уверены: они дурны до мозга костей. Степень нашей убежденности в том, что внутренние качества каждого человека определяют, кто он есть, свидетельствует о предвзятости эссенциализма — систематической ошибке, которая сказывается на раннем этапе нашего развития и вновь усиливается в старости. Психолог Гил Дизендрук изучает эссенциалистские рассуждения детей, выросших в Израиле в разных социальных группах: светских евреев, сионистов и арабов-мусульман. Он выяснил, что к пяти годам дети уже используют категорию членства в группе, чтобы судить о характере других детей; эти оценки, основанные на предубеждении, с возрастом только усугубляются.

Постепенно эссенциализм воплощается в моральном кодексе, который закрепляет положение и еще сильнее разделяет людей. В биологическом смысле эссенциализм — полезный инструмент категоризации окружающего мира, но этот инструмент легко может быть испорчен теми, кто держит камень за пазухой и лелеет свои предубеждения. Примечательно, что в человеке, судя по всему, заложена эта мина: он всегда готов выдумывать эти различия и цепляться за них без всякой разумной оценки. В групповом членстве есть что-то очень автоматическое, и одним из лучших примеров стремительности любых изменений в этой системе может служить ситуация, когда мы внезапно обнаруживаем, что исключены из группы.

Социальная смерть

Однажды психолог Кип Уильямс из Университета Пердью выгуливал свою собаку в парке, неожиданно ему в спину прилетела игрушка — «летающая тарелка». Он поднял ее и запустил обратно одному из двоих игравших мужчин. Тот, к удивлению психолога, снова запустил ее Уильямсу. Вскоре тот уже вовсю играл с двумя незнакомцами. Однако эта вновь зародившаяся дружба прожила недолго. Через минуту-другую незнакомцы без всяких объяснений и прощаний вернулись к игре между собой. Уильямс почувствовал себя задетым. Его исключили из группы.

Надо сказать, больше всего Уильямса поразила собственная автоматическая реакция на это безобидное происшествие, та боль, которую он испытал, будучи отвергнутым, и скорость, с которой возникла эта реакция. Он почувствовал себя по-настоящему униженным, но после этого случая у него появилась замечательная идея. Он разработал компьютерную игру под названием Cyberball, в которой двое виртуальных участников перекидывались мячом; при этом компьютер, как в той памятной ситуации, время от времени включал ненадолго в игру нового игрока (испытуемого), а затем неожиданно исключал его из игры. При этом игрок чувствовал себя отвергнутым. Кроме того, он ощущал физическую боль, и ее можно было зарегистрировать. Когда взрослый человек участвовал в этой игре, лежа в МРТ-аппарате, и его исключали, у него в мозгу активировалась передняя поясная кора — область, связанная с физической болью. Его чувства были серьезно задеты. Но больно бывает не только тогда, когда тебя исключают из группы; человек испытывает боль и тогда, когда делает больно другим. Недавнее исследование, построенное примерно по той же методике, показало, что человек, вынужденный изгонять кого-то из группы, тоже страдает. Человек, которого вынуждали не обращать внимания на другого — того, с кем он только что играл, испытывал сильную неловкость. Нам не нравится, когда нас заставляют кого-то игнорировать.

Эксперименты с Cyberball показывают, как легко вызвать социальное страдание, но почему социальный остракизм оказывается столь болезненным? Большинство болевых реакций призваны предупредить организм о том, что ему нанесен или вот-вот будет нанесен какой-то вред. Одна из гипотез звучит так: социальная изоляция настолько губительна, что у человека в процессе эволюции даже появился механизм регистрации опасности такой изоляции. Эта опасность воспринимается как боль. Она призвана запустить механизмы подражания и восстановить положение в группе, грозящей нас отвергнуть. Как только опасность остракизма становится очевидной, мы активируем весь свой социальный шарм и изо всех сил стараемся понравиться. Мы становимся особенно дружелюбными и просто горим желанием оказать услугу любому члену группы. Мы можем стать угодливыми, во всем соглашаться с другими членами группы и заискивать перед ними, даже если они откровенно не правы.