Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра

Я уже успел не раз покрыться холодным потом от рассказов о его преступлениях, когда Жюльен перешел к особенно омерзительному эпизоду. У него был любимый кот. Убив животное, Жюльен извлек внутренности и поместил их в стеклянный шар. Впоследствии, чувствуя, что «демонические» силы иссякают, то есть ощущая опасность перехода к добру и собственного очеловечивания, он поспешно набрасывался на эту смесь и вдыхал запах, словно в попытке освежиться. Едва ему начинало казаться, что он становится «как другие», Жюльен шел в первую попавшуюся церковь и плевал на Христа. Все средства влить в себя глоток бесчеловечности были для него хороши. В этих тошнотворных испарениях он дышал всемогуществом.

Чем дольше я слушал его, тем больше приходил в изнеможение. Причина была не столько в самих фактах, ведь мне и раньше доводилось сталкиваться с гнусностями, на которые способен человек. Дело в том, что мой ужас от этих рассказов вызывал у него ликование, какую-то омерзительную радость. Осознание этого переполняло меня леденящим страхом. Казалось, будто Жюльен прикасается ко мне, демонстрируя, что для зла не существует преград. Единственное, что сдерживало безумного убийцу, – это четыре стены, в которых я был заперт вместе с ним. Лишь они мешали ему причинить зло людям. Сегодня я ничего не смогу сказать ни о внешности Жюльена, ни о чертах его лица. Ужас, который я испытал, слушая его исповедь, стер все прочие впечатления. Единственное воспоминание о той встрече – то, как он наслаждался моим безумным страхом. Складывалось ощущение, что передо мной демоническое создание, существующее вне каких бы то ни было норм. Во всяком случае, вне моих норм. Он обитает в ином мире, чем мы. Его мир наполняют отрубленные головы, брызжущая кровь, дьявол и трупные запахи.

Описываемые им подробности были невыносимыми. Чтобы ожесточиться, Жюльен занимался своеобразной работой над собой. И это еще мягко сказано. Он пытался искоренить в себе всякий росток человечности – такое определение будет более правильным. По сути дела, он стремился к обезличиванию и обезжизниванию. Эти процессы, будучи однажды запущенными, уже не прекращали в нем свою разрушительную работу. Таким был его способ обозначить: «Я не сошел с ума, но сам решил, что больше не являюсь человеком». Казалось, мое нарастающее плохое самочувствие укрепляло его веру в собственные силы. Мне уже доводилось слышать рассказы о жестоких преступлениях от тех, кто их совершил, но такой восторг при виде моего испуга был чем-то новым. Даже в клинике, специализирующейся на лечении серьезных психопатологий, мне никогда не приходилось сталкиваться с подобным поведением. Индивидуумы с крайне извращенным сознанием не реагируют так открыто, если только их патология не связана с множеством сопутствующих психозов и извращений. Позже я подробно остановлюсь на этих клинических определениях, мало знакомых неспециалистам.

Выйдя из этого противостояния, я был ошеломлен, опустошен и испытывал приступы тошноты. Тюрьму я покинул со стойким, буквально физическим ощущением того, что пообщался с дьяволом во плоти. У меня была острая потребность разделить с кем-то свой страх и прийти в себя.

Я поспешил к телефонной будке: мобильная связь тогда не была распространена. Позвонив нескольким друзьям, я сообщил им: «Только что я видел дьявола!» Я был совершенно сломлен.

Впервые у меня было ощущение, что я теряю жизненные силы, находясь рядом с больным, который старается меня их лишить. Жюльен пребывал во власти полного безумия и в то же время прекрасно контролировал взаимодействие со мной. Можно быть профессионалом, проведя экспертизу сотен преступников, но все равно есть две или три вещи, которые навсегда оставят след в вашей памяти. Это не обязательно будут самые жестокие эпизоды. Ими могут оказаться ситуации, в которых вы почувствуете собственное бессилие, когда столкновение с немыслимым затронет вас особенно глубоко. Не могу сказать, будет ли Жюльен преследовать меня до самой моей смерти, но знаю наверняка, что тогда случилось нечто вроде переломного момента. Похоже, и для меня настало время сделать малоприятное открытие. Что-то вдруг произошло с моим оптимизмом и уверенностью в разумности человеческого существования. Я по-прежнему считаю, что зло не всегда берет верх над добром, однако пережитый опыт изменил мой взгляд на человека. Вызвал ли у меня этот опыт сильнейшее желание узнать больше, выйти за рамки имеющихся знаний в психиатрии, понять, как было создано такое существо? Без сомнения.