И теперь мне искренне стыдно перед тобой за то, что я скрыл от тебя правду о событиях, к которым ты имеешь определенное отношение, правду, которую ты имеешь полное право знать…
Случилось так, что я солгал всем вокруг, предварительно дав обещание строго хранить тайну, которую никто не должен знать, кроме меня, доктора Джонсона и тех людей, которым я давал это обещание.
А правда эта заключается в том, что, я, на самом деле имею другое мнение о продолжении работы, связанной с Сальвадором… И, как ты заметила, Сальвадор — не животное, уже давно далеко не животное. В интеллектуальном смысле слова я даже могу сказать, что Сальвадор — почти человек и, безусловно, заслуживает того, чтобы работа по развитию его интеллекта продолжилась. К его счастью «высокие» специалисты сумели, все же, оценить важность моего открытия для науки в виде разработки прибора и создания такого уникального существа, как Сальвадор. Но рассказать об этом кому-либо открыто я не мог.
Мне было больно видеть, как ты у меня на глазах теряла веру в меня, как в ученого, дорогая Лиз…
Безусловно, первое, что мне захотелось сделать, когда я увидел несчастного Сальвадора в ужасающем состоянии на арене цирка — это немедленно увезти его в Штаты и сделать все необходимое для возвращения ему интеллекта. И к моему великому изумлению мне дали на это разрешение.
И не смотря на то, что его интеллектуальные способности, действительно, намного ниже человеческих, определенная часть перенесенного Сальвадору интеллекта, сохранилась в его мозге, так что мне было с чего продолжить работу по восстановлению его прежней памяти.
Таким образом, после проведения ряда успешных повторных операций, я могу с уверенностью сказать, что Сальвадор, как уникальное создание, и, просто, как личность, не потерян как для науки, так и для всех тех людей, которым он дорог…
Проблема заключается лишь в том, что мне было запрещено продолжать эту работу открыто, так как общество, действительно, не готово ещё к принятию ни Сальвадора, ни каких-либо других существ, близких ему…
И если не принимать во внимание тот горький факт, что мое обещание не разглашать эту тайну, заставило меня невольно расстроить таких дорогих людей, как ты, Лиз, я, все же рад, что вывез Сальвадора из страны, в которой его ждала бы печальная судьба…
Мне очень хотелось бы надеяться на то, что когда-нибудь ты меня поймешь и простишь, дорогая Лиз и, может быть, приедешь навестить нас.
До скорой встречи.
Искренне преданный тебе,
Уолтер Вайсман".
Прочитав письмо Уолтера, Лиз еще некоторое время неподвижно сидела в кресле, уставившись в одну точку…
Она ощущала в эти минуты, как естественная человеческая радость постепенно заполняет её всю, заново рождая в ней потерянное ранее желание жить и во что-то верить…
"Да, дорогой Уолтер…, — думала она, возвращаясь домой. — Значит, все-таки, я оказалась права… Наука всегда была для тебя дороже всего в жизни…"
Приехав домой, Лиз, словно на крыльях вбежала в гостиную, в которой находились Уитни и её дети.
Увидев свой портрет, Алиса обрадовалась, но ещё больше всех обрадовали новости, принесенные Лиз о состоянии Сальвадора.
Весь вечер Лиз и остальные члены её семьи пребывали в чрезвычайно веселом настроении. Все вместе они радостно обсудили предстоящую презентацию совместного творения Уитни и Каннингфокса, до которого оставалось почти три недели.
И уже перед тем, как лечь спать, Уитни сказал жене:
— Мне кажется, что мы с тобой сейчас думаем об одном и том же.
— Разумеется, об одном и том же, — отозвалась Лиз. — В этом нет ничего удивительного. Твоим проектом сейчас заняты не только наши головы. Я бы сказала, что весь город в большей или меньшей степени думает об этом.
— Я говорю не о проекте…
— А о чем же?
— Я говорю о Вайсмане и Сальвадоре…
Лиз удивленно посмотрела на мужа и присела на кровать.
— Дорогая моя Лиз, — сказал Уитни, садясь рядом с ней. — Какой смысл отрицать, что сейчас ты думаешь именно об этом.
— Да, — рассеянно ответила Лиз. — Сейчас я думаю об этом. Тебя это огорчает?
— Конечно же, нет, дорогая Лиз. Меня это не огорчает.
— Ничего не могу с собой поделать, Признаюсь, что с того момента, как я прочла письмо Вайсмана, я думаю только о Сальвадоре. Это плохо и предательски по отношению к тебе…
— Нет, ты ошибаешься. Я не вижу в этом ничего плохого, предательского по отношению ко мне.
— Но, Джери, — попыталась возразить Лиз, но Уитни перебил её.
— Позволь мне до конца высказать свою мысль, дорогая Лиз, — сказал он. — Просто послушай меня, не перебивая. А затем, если ты сочтешь необходимым сказать что-то, ты это сделаешь.
— Хорошо, Джери, я слушаю…