Все происходящее было бы похоже на злую шутку, если бы не тот факт, что ее паганели устраивали сами себе. С утра до ночи энтузиасты корпели, фотографируя с высокой скоростью кадров странную левитацию, считали математику вращения так глубоко, как не считали, наверное, даже термоядерный реактор. Данных было много, все разрозненные.
Прошло два года. Дело продвинулось, но туман был настолько густым, что в один прекрасный момент у кого-то из научных функционеров не выдержали нервы и проект сократили, оставив пять человек, включая Илью, предложив им самостоятельно заниматься бирюльками. Для группы это был шок.
Сидя в барчике с деревянными стенами и пивным запахом табака, они пили водку и жаловались друг другу на колхозность мышления руководящих умов, засилье посредственностей в науке и вообще, на жизнь. Кому-то было жалко потраченного времени, кому-то обидно за неполученные регалии и бонусы, ибо изначально на группу возлагали большие надежды и сулили золотые горы.
Звягильцев молча тянул свое любимое пиво и слушал сопли сокамерников. Внутри боролись чувства. Немного печали, золотые горы прельщали даже такого бессребреника, как он. Немного радости, потому, что исследование не закрыли окончательно и лично он мог продолжать ковыряться в этой сказке до полного умопомрачения. Но основным доминирующим чувством была злость. На самого себя. Ну как так, два года он, придурок, ковыряется в очевидном вопросе и без толку. И эти бараны бестолковые, вместо того, чтобы сейчас рыдать друг на друге, лучше бы тщательней работали. Не сбегали бы по бабам и женам, не уезжали бы в отпуск. Глядишь, и было бы что-то, что можно предъявить в академии наук. А так, конечно… Честно говоря, объективно сократили. Ресурса спалили немеряно, а воз и ныне стоит, вросший в землю, несмотря на все антигравитации.
Илья глядел на лица сотрудников, поднимал вместе со всеми тосты, улыбался, но раздражение становилось все сильней, его было уже тяжело сдерживать. Как они могут… Печаль прошла и народ банально синячил, совершенно позабыв повод. Нет, потому и копаемся в грязи, как первобытные человеки, двадцать первый век на дворе, а мы только наводим гламур, на все, что открыли до нас. И ничего нового. Функционеры от науки, млять.
Возмущение накрыло волной и Илья не счел нужным сдерживаться дальше. Он поднялся и, хлопая по выставленным в прощальном жесте ладоням соратников, направился к выходу, остатками воли удерживая на губах кривую улыбку. Все, хватит веселья.
На улице было свежо, ранняя весна всюду запустила свои щупальца, а телом накрыла воздух, согрев его дыханием и подпустив тонкого аромата, столь отвычного за зиму. Илья поежился, скорее от удовольствия, нежели от холода, улыбнулся в небо — привет весне, и бодро зашагал по тротуару, засунув глубоко сжатые кулаки в бездонные карманы джинс. Фонари гасли один за другим, вампирски прячась от наступающего рассвета, вдалеке клубилась легкая дымка, балансировавшая на грани между росой и туманцем, безлюдность и пустынность сами себя возводили в ранг абсолюта, но именно это сейчас и требовалось. Никого не хочу видеть. Незачем. И радоваться нечему.
Шансов закончить работу практически не было. Сократили бюджет очень сильно. Не только людей, но и объемы лабораторных исследований. А именно лабораторные опыты сейчас и требовались. Неделю назад начали тесты с варьированием угловой скорости вращения, чтобы установить новые закономерности в частоте проявления левитации. И успели только прогнать несколько линейных зависимостей. А до самого интересного, экспоненциального прироста частот добраться не успели. А собака зарыта именно там, Илья был уверен какой-то подростковой уверенностью, безосновательной, но непреклонной и задорной. И как теперь это делать, если исходя из нового бюджетирования, чаще чем раз в неделю гонять образец не получится. Почему вообще проект не закрыли? Трусы бюрократические. Только бы ни за что не отвечать. Исследования идут, вопрос сложный, понизили приоритетность, но нашим циолковским все равно по плечу. Они из пальца высосут, не проблема. А не высосут — значит когда-нибудь получится, главное стараться. Суки.
Илья махал руками, как эпилептик, ведя диалог сам с собой, жестами придавая весу собственным словам. Сигаретку бы… Киоск был через дорогу, скудный огонек внутри, как маяк притягивал и манил. Два шага ступить… Но шаг Илья успел сделать только один. Утреннюю безмятежность разрезал визг тормозов и истошный вопль клаксона, которые закончились глухим ударом. Тело парня подбросило в воздух, как сухой мешок с костями, перекатило по капоту и дальше по крыше автомобиля, молотя конечностями, как мельницей, по крашеной жести машины. Все произошло настолько быстро, что сознание не успело почувствовать боль, его наполнило удивление от дезориентации и испуг.