Можайский — 1: начало

Предшествовавшие этому происшествию события значения для нас не имеют: достаточно будет сказать, что ближе к утру — в самом конце июня, когда так называемые «белые ночи» утро от ночи не разделяют совершенно — паровой катер речной полиции «Чайка», имея на борту заведующего дистанцией капитана Свешникова, помощника начальника сыскной полиции надворного советника Инихова и, собственно, Можайского, притаился на выходе из Мойки в Большую Неву.

Часа в четыре из канала при Масляном буяне — со стороны Николаевской набережной — вышел небольшой пароход, размерами вдвое приблизительно более «Чайки», с довольно высокими для такого судна бортами, с дымовой трубой, в сравнении с которой труба полицейского катера казалась рахитичным огрызком.

Неожиданно для полицейских, двинувшихся было вниз по реке, пароход совершил поворот и пошел против течения — к невидимому за изгибом набережной, но, как это было известно, стоявшему еще с разведенным пролетом Николаевскому мосту. Учитывая явную разницу в мощностях машин и превосходящую скорость парохода, оба этих обстоятельства — неожиданный курс и разведенный пролет моста — грозили обернуться катастрофой.

Инихов выругался. Свешников метнулся к кочегару. Можайский, ухватившись за борт, обернулся на стоявшего у самой кормы рулевого, уже навалившегося на рукоятку румпеля и правившего так, чтобы слишком резкий маневр не опрокинул катер.

Тем временем, на пароходе явно заметили «Чайку»: пароход, дотоле шедший вдоль набережной, взял наискосок, стараясь — хоть ненадолго — укрыться из виду за поворотом. Если бы ему это удалось, лишь Богу было бы ведомо, остались бы на его борту преследуемые пассажиры и груз. Вполне возможно, что долго и тщательно подготавливавшаяся операция потерпела бы крах, даже толком не успев и начаться!

Инихов кусал губы. Можайский хотя и казался спокойным, но взгляд его выдавал волнение. Перебежавший на нос Свешников, сидя на корточках на закрывавшем бак настиле и вцепившись руками в леер, смотрел вперед с таким выражением лица, что если бы пылавшая на нем энергия могла перенестись в машину, она бы, несомненно, как минимум удвоила мощность «Чайки».

И в этот самый момент в небе над береговыми строениями появилась мачта. Рулевой закричал и снова навалился на румпель, меняя курс катера так, чтобы разойтись с неизвестным судном, готовым вот-вот появиться из-за поворота. Это еще больше могло бы замедлить погоню, но и преследуемый пароход был вынужден отвернуть, причем из-за существенно большей массы и худшей, как следствие, маневренности уваливался он в таких обстоятельствах недопустимо медленно.

Секунды замедлили бег. Откуда-то со стороны, словно и никого не касаясь, зазвучал горн. Свешников непроизвольно попятился с бака и чуть не упал с настила на палубу. Инихов и Можайский побледнели. И тут же из-за поворота, как бы толкая перед собой и одновременно отталкивая от себя пароходик, показался морской навалочник — изрядных размеров и, судя по низкой осадке, в грузу. Возможно, именно это обстоятельство и оказалось для всех спасительным: имея широкий развал бортов и сидя низко в воде, навалочник не допустил острую подводную часть форштевня парохода к столкновению, приняв удар надводной его частью — без всяких повреждений для себя и для него. А далее пароход, разворачиваемый вокруг оси, был просто отброшен от навалочника прочь.

Не выдержав нагрузку быстрого и резкого разворота, труба парохода покачнулась и рухнула в реку. Окутываемый низкими клубами дыма, пароход потерял ход. Но это хотя и решило исход погони, всерьез осложнило абордаж: дымовая завеса, указывая на относительное местоположение преследуемых, сам пароход надежно скрыла из виду.

Тем не менее, долго так продолжаться не могло: топку на пароходе должны были затушить, а ветер быстро развеял бы дым. И тогда преследуемые решили кардинальным образом использовать своё временное преимущество: в черной завесе засверкали вспышки огня, грохот выстрелов полетел над Невой, пули защелкали по обшивке и рубке «Чайки», по счастью никого не задев и только выбив одно стекло и сорвав с головы Можайского фуражку.

И тут произошло неожиданное. Едва фуражка Можайского, слетев с его головы, упала в воду и поплыла вниз по течению, как револьверная пальба прекратилась. Несколько секунд стояла тягостная тишина, а потом, искаженный и усиленный рупором, из дыма донесся голос:

— Эй, на «Чайке», кто это там у вас?

Инихов тоже взял рупор и чуть ли не зарычал:

— Пантелеев, сдавайся, иначе, клянусь…

— Сергей Ильич, какая встреча! А рядом-то кто? Уж не Можайский ли князь?

— Ну!

— Хорошим людям и сдаться не грех! Сдаемся мы, Сергей Ильич, сдаемся!

Инихов ошарашено посмотрел на Можайского, а тот пожал плечами:

— У этого Пантелеева мать-старушка бедствовала с год назад. Безобидное существо, почти все время вне мира сего… безумная, если проще, но благостная, не буйная… Вы понимаете?

Инихов кивнул.

— Я помог устроить ее в приют. Пантелеев-то был на поселении, а кому еще нужна сумасшедшая бабка? Вот только как об этом узнал сам Пантелеев, ума не приложу!