Можайский — 4: Чулицкий и другие

Пересылаю Вам разрешение Дирекции Николаевской железной дороги на бесплатный проезд в Тверь и в Москву и обратно для группы Ваших учеников. Разрешение, изволите видеть, действительно для проезда в Тверь между седьмым и одиннадцатым; для проезда в Москву из Твери — между восьмым и тринадцатым; для проезда в Петербург из Москвы — между четырнадцатым и шестнадцатым. О размещении в Москве я также договорился.

Одна небольшая просьба: примите, пожалуйста, от моего секретаря посылку для его родственника в Твери — человек этот встретит Вас на вокзале. В посылке — оранжерейные персики, отправить их почтой невозможно. Правила-с!

Ваш С.Я.М.

— Вот так, господа!

— От седьмого до одиннадцатого… — прошептал Кирилов. — И шестнадцатого — в Петербург… А восемнадцатого…

— Да.

Можайский:

— Хитрые сволочи!

Гесс:

— Не так всё просто, Юрий Михайлович.

Чулицкий:

— Совершенно верно: не так всё просто.

Можайский:

— Я уже понял, что с самим Молжаниновым всё далеко не просто. А вот идея — проста. И цинична настолько, что это уму непостижимо! Передавать взрывчатку с детьми! Как шоколадку какую! Удивительно, что никто не погиб… персики! Оранжерейные! — Его сиятельство цедил слова сквозь зубы, его страшные глаза сузились до щелочек, но их улыбка полыхала сквозь эти щелочки подобно ацетиленовым горелкам. — А если бы сопровождающие не досмотрели? А если бы мальчишки вскрыли коробку? Вы представляете, господа, чем это могло закончиться?

Перед моим мысленным взором встала картина взорванного тогда полотна и сошедшего с рельс состава, по чистой случайности оказавшегося маневровым: диспетчер пустил его перед московским экспрессом, давая возможность убрать от подъездов к станции несколько отцепленных от других поездов пустых пассажирских вагонов. Террористы ошиблись, приведя свою мину в действие. И только эта ошибка спасла десятки, а возможно, и сотни ни в чем не повинных людей от неминуемой смерти!

По спине побежали мурашки. А если бы, как говорил Можайский, бомба случайно взорвалась в вагоне?

— А мы-то гадали, как они ухитрились всё это привезти!

Способ воистину был сатанинским!

— Можете себе представить, — между тем, продолжил Чулицкий, — какой эффект произвела на меня эта записка! Я то перечитывал ее, не веря своим глазам, то в упор смотрел на Павла Александровича. Висковатов выглядел обеспокоенным, но до него подлинный смысл адресованного ему послания и того, что он — собственными своими руками — натворил, все еще не дошел. «Неужели вы ничего не понимаете?» — тогда воскликнул я и посмотрел Павлу Александровичу в глаза.

Он, однако, не понял:

«Нет. Да что с вами?»

— Даты! Даты сличите!

«А что с ними не так?»

— Вы ездили на экскурсии?

«Конечно».

— Посылку с «персиками» вам дали?

«Да».

— Вы ее передали… э… родственнику молжаниновского секретаря?

«Разумеется».

— А коробку в пути вскрывали?

«Нет. Зачем?»

— Да хотя бы затем, чтобы убедиться: действительно ли в ней персики были!

Вот теперь Павел Александрович побледнел, а в его взгляде заплескался ужас:

«Так это были не персики?» — промямлил он. — «А что?»

Я вздохнул:

— Вы ведь знаете о попытке подрыва московского экспресса?

«Д-да…»

— Так вот: для следствия самой большой загадкой явился вопрос — как террористам удалось доставить взрывчатку на место минирования?

«В-вы… п-полагаете…»

— Уверен.

Павел Александрович схватился за голову:

«Что же теперь будет?»

— Где у вас телефон? — вместо ответа на заданный мне вопрос сам спросил я.

Висковатов махнул рукой.

Я подошел к аппарату и попросил соединить меня с Зволянским[63]. Однако на месте Сергея Эрастовича не оказалось, и тогда я продиктовал записку, которую секретарь обязался незамедлительно вручить, едва увидит начальника.

«Что же теперь будет?» — снова спросил Висковатов, как только я повесил трубку на рычаг.

— Будем работать, — на этот раз ответил я, но с ответом ошибся: Павла Александровича интересовало другое.

«Вы же не думаете, что я — соучастник?»

— Ах, вот вы о чем… — я пожал плечами: предположить в заслуженном профессоре террориста было и впрямь затруднительно. — Нет, не думаю.

«Но меня…»

— Вас, конечно, еще раз обо всем опросят, но вряд ли что-то большее.

Павел Александрович в унынии повесил голову.

Я немного помолчал, а потом задал вопрос касательно последнего письма — доставленного мальчишкой от Ильи Борисовича:

— Вернемся, однако, к нашим баранам: где вчерашнее письмо?

И снова Павел Александрович подошел к ящику стола:

«Вот».

Я взял бумагу и прочитал: