Может быть, найдется там десять?

А пока мы неторопливо излагали, так сказать, жизнеописание нового для всех участника предстоящих событий, он успел без помех, разве что разок-другой споткнувшись в густой темноте в особо неудобных развалинах, приблизиться вплотную к дому, обойти его, найти вход, с легкостью одолеть пять ступеней, что вели к двери, затем убедиться в том, что она не заперта и вообще никак не подстрахована от нежелательных посещений, а далее – мельком ощутив даже некоторое сочувствие к престарелым и потому беспомощным обитателям уединенного жилища – отворить эту дверь, сделав это достаточно бесшумно, и наконец завершить свое путешествие, оказавшись в длинном и неожиданно совсем неплохо освещенном коридоре. И даже сделать по нему первые и вовсе не робкие шаги, распахнуть первую попавшуюся дверь и увидеть наконец живого старика. А еще даже не успев увидеть, громко и выразительно проговорить заранее заготовленное:

– Дедок, не умирай со страху. Отдай тихо, спокойно все, что денег стоит, и живи дальше припеваючи.

Самые последние слова не были заготовлены впрок, а возникли в тот миг, когда он перешагивал через порог, потому что, уже отворяя дверь, Кошелек услышал легкий перебор струн и голос, напевавший какую-то мелодию без слов, показавшуюся налетчику дикой, до того она не походила ни на ассартские, ставшие уже привычными песни, ни на альмезотские, памятные с детства.

Но недаром говорится: лучше один раз увидеть, чем сто – услышать.

Он увидел спину.

Может быть, у него со зрением что-то сделалось или вообще чувства расстроились, но в первый миг Кошелек своим глазам просто не поверил. Уж больно эта спина не отвечала представлениям о старости, слабости, сыплющемся безостановочно песочке…

Спина была невероятной. Так показалось Кошельку. Она заслоняла собой всю комнату, и не потому, чтобы помещение было таким уж узким; нет, эта спина была совершенно неправдоподобной ширины, и плечи сидевшего упирались в стены – во всяком случае, именно так это представилось вошедшему.

Она напоминала макет сильно пересеченной местности – такой ее делали бугры мускулов. Кроме того, спина эта густо поросла волосами и очень походила на дикий лес, видимый с высоты птичьего полета, – только не зеленый, а осенний, порыжевший. Ох, не старческая это была спина, и если бы знать это заранее…

– Простите, я, кажется, ошибся… – только и придумал пробормотать Кошелек, одновременно делая шаг назад. Инстинкт самосохранения сработал вовремя.

А спина уже пришла в движение. Торс начал неторопливо поворачиваться. Над ним закрытый длинными густыми волосами затылок уступил место профилю. Очень выразительному, с коротким, как бы приплюснутым носом, мощным надбровием и приоткрытым ртом, позволявшим убедиться, что с зубами у предполагаемого старца все было более чем в порядке. Глаза сидевшего еще не смотрели на Кошелька, но ему уже показалось, что он увиден, внимательно осмотрен и чуть ли не разобран на части и снова собран. Странно, но грабителю даже в голову не пришло воспользоваться оружием; напротив, пальцы его разжались, и смертоносный механизм упал на пол со страшным, как показалось, грохотом. Хорошо еще, что предохранитель не позволил прозвучать выстрелу, а то стало бы – Кошелек понял интуитивно – совсем скверно.

Он отступил еще на шаг. Выйти в коридор – и бежать отсюда, бежать, не оглядываясь. А потом найти того, кто дал ему эту якобы верную наводку, и разобраться с ним. Вот только оружие оставлять тут не стоит: без него можно и не попасть домой, Кошелек не один промышляет ночами в городе…

Он нагнулся. И взлетел. Не по своей воле. Кто-то сзади придал ему немалое ускорение, наподдав, скорее всего, коленом под любезно подставленную часть тела. И Кошелек, нарисовав в воздухе четкую траекторию, приземлился прямо на колени успевшего уже повернуться к нему фасом волосатого музыканта. Точнее, не собственно на колени, а на лежавшую на них музыкальную штуковину со струнами, что-то из древних времен, похоже. Инструмент жалобно крякнул, Кошелек попытался было вскочить, но тяжелая рука любителя странных мелодий не позволила – нажала сверху, и рыцарь с большой дороги оказался распластанным на могучих коленях в позе, как бы специально предназначенной для исполнения телесного наказания. И Кошелек успел подумать, что это, вероятно, было бы самым приемлемым выходом из положения.

Но воздаяние, похоже, откладывалось. Вместо того чтобы начать порку, музыкант спросил – не Кошелька, а, видимо, того, кто помешал гостю ускользнуть, не прощаясь:

– Это ты его привел, Рыцарь? Ты молодец. Видишь – я не зря был уверен. Вот наша проблема и решилась сама собой.

Сказано было не на ассарте, а на линкосе. Но Кошельку этот язык был знаком, как и всякому, кто в своей жизни успел побывать на многих мирах.

– Пфуй! – был ответ. – Он просто застрял в дверях и мешал мне войти. Я немного не рассчитал и, боюсь, повредил твою гитару. Питек, это простой грабитель. Который у нас по счету? Шестой?