Может быть, он?

Он просовывает голову в окно. Мирослав. Ну надо же. Замираю в предвкушении и даже на всякий случай думаю, помню ли наизусть свой новый номер телефона…

— Не заводи машину с включённым кондиционером, — шепчет он мне на ухо.

Или кажется, что шепчет. Таким ровным спокойным голосом обычно говорят люди, от чьей уверенности в себе и способности владеть ситуацией зависят чужие жизни. Разведчики, пилоты, хирурги… Уважаемые пассажиры, говорит командир корабля. Наш самолёт стремительно падает в море. Температура воды плюс двадцать пять градусов…

Именно так он и говорит, как по спине мягким пёрышком:

— И она не будет свистеть. А вообще, надо подтянуть приводной ремень. Ну и залатать пробитое колесо. Вот, тут неплохо делают, — добавляет он неожиданно, пока я думаю, что есть мужики «Упаси, Господи!» а есть как этот — «Господи! Прости меня, грешную!».

В руках остаётся визитка автосервиса. Открытое окно машины пустеет.

Уже выезжая, в зеркало заднего вида я вижу, что он снова идёт к кофейне.

А плохой день становится ещё хуже: от секретаря моей действующей работы прилетает испуганное сообщение: меня требует к себе директор.

Глава 2

Пленительная… Откуда только вылезло это дурацкое слово? Сказал бы удивительная, невероятная, потрясающая. Охренительная, в конце концов, — ругал себя по дороге Мир.

Наверное, потому что пленила. Заворожила, околдовала, покорила. Яркая, живая, интересная. Поразившая Мирослава сочной, броской, редкой красотой, девушка никак не выходила из головы. Стройная, гибкая, смелая. Копна густых тёмных волос с рыжими искрами. Чуть с горбинкой нос и высокие скулы уравновешивали мягкие медовые глаза и полные губы. Когда-то за такие казнили. И сегодня Мирослав много бы дал, чтобы смять эти губы своими, взять в плен это сильное тело и пару раз победить. Потом покурить. И снова — пару раз подряд.

Он тепло улыбнулся, отогнал непрошеные мысли. Гироскутер остановился у крыльца. Прямо с него Мир шагнул на ступеньку и, преодолев лестницу в два прыжка, открыл дверь на веранду.

— Мам, ты здесь?

Скривился от громкой музыки, ударившей по ушам. Но именно потому, что она звучала, понял: здесь.

Этим летом веранда в доме Ирины Владимировны Сарматовой из тихого местечка для чтения, чаепитий и созерцания природы превратилась в нечто среднее между сауной, армейской казармой и ночным клубом, полным ритмичной музыки, криков мускулистых инструкторов и пота.

Мирославу пришлось преодолеть целую полосу препятствий из беговой дорожки, разбросанных гантелей, мячей, ковриков и новенького блестящего велотренажёра, на котором мать самозабвенно крутила педали, чтобы попасть на кухню. Проявить чудеса сноровки, чтобы не споткнуться, не поскользнуться, не уронить пакет с бутербродами и кофе и не отбить себе копчик.

Он уже поставил завтрак на барную стойку и включил воду, чтобы помыть руки, когда Ирина Владимировна обернулась и убавила громкость.

— Ты не забыл: мне зерновой?

— Я не забыл, мам, не забыл, — вздохнул Мир.

— Всё же думаю у меня непереносимость глютена, — ответила женщина, активно крутя педали.

— У тебя нет целиакии, мам, — покачал головой Мирослав. — Выдумывать себе новые болезни — это что, сейчас модно?

— Сейчас модно ходить к психологу, — ответила она, тяжело дыша, но не сбавляя скорости, от которой монитор её сердечного ритма пищал как датчик взрывного устройства. — Кстати, думаю записаться. Как считаешь, тот к которому ходил ты, хороший специалист? — спросила она и тут же продолжила, не дожидаясь ответа: — А от глютеновой пищи я чувствую себя как беременный бегемот, у меня тяжесть и вздутие. Иди сюда, — резко остановив педали, она махнула рукой, показывая на большой монитор на руле. Её новый тренажёр был настолько напичкан всякими высокотехнологичными штуками, что хоть в космос запускай.

Мирослав посмотрел через плечо, вытирая руки. На экране в разноцветных взрывах фейерверка сияла надпись «Победа!», а Ирина Владимировна сияла гордой предсмертной улыбкой «Я сделала это!». Если уж она поставила себе планку сжечь тысячу калорий, то ни за что не отступит, пока не преодолеет. Даже если это будет означать сердечный приступ или обморок. Она, похоже, была близка и к тому и другому, но его пятидесятисемилетняя мать не привыкла отступать.

— Мам, ради всего спиртного, ты себя укатаешь, — Мирослав скользнул по ней взглядом, невольно оценивая, не вызвать ли «Скорую».

Сдёрнув со спортивной скамейки полотенце, она смерила его взглядом «Не дождёшься!» И Мир не мог не признать, что его мать была в отличной форме. Не только для своего, для любого возраста. В тонусе её держали целеустремлённость, амбициозность и отличные скандинавские гены. Мирославу в наследство, похоже, достались лишь последние: рост, голубые глаза и русые волосы.