Может быть

Когда живот Евгении Николаевны достиг размеров, которые тяжело спрятать даже под очень свободным платьем, в городе наконец-то наступило лето. Оправдания в виде тяги к калорийным булочкам и пламенной любви к украинскому борщу с салом и пирожками еще даже не перестали срабатывать, а Евгения Николаевна уже собрала нехитрые пожитки и отправилась на вокзал. Первый же поезд, уходящий на юг, увез ее к маме, в родной провинциальный Воронеж. Сослуживцы на ее мелкой чиновничьей службе так и остались пребывать в счастливом неведении. В отделе кадров Евгении Николаевне, как работнику со стажем и безо всяких нареканий со стороны начальства, быстренько оформили сначала все причитающиеся прогулы, потом отпуск без содержания, а там, глядишь, и до лета с его традиционным отпуском было совсем уже недалеко. С Алексеем Петровичем проблем тоже не было. В университете начиналась сессия, а потом он отправлялся в традиционное турне по конференциям и международным симпозиумам. Евгения Николаевна, собирая его чемодан, конечно, поохала, посетовала на судьбу, но взять ее с собой не просила, сославшись на необходимость съездить к матери помочь.

– Как-нибудь потом, когда ты обучишь меня хотя бы части своих загадочных тайн, – улыбнулась она. – Я не хочу чувствовать себя полной дурой при разговоре с твоими коллегами.

– Я, конечно, уже начала понимать отличие барокко от готики. Иногда я даже отличаю постмодернизм от сюрреализма. Более того, я даже стала разбираться в некоторых видах фарфора (все-таки это должна уметь любая женщина), но ведь этого мало. Обещай мне, что ты целый год будешь со мной заниматься и, когда я достигну хотя бы некоторых успехов, ты возьмешь меня с собой. Обещаешь?

– Конечно, обещаю! – заверил ее Алексей Петрович, который был чрезвычайно рад своей женитьбой на такой милой во всех отношениях женщиной.

– К тому же мне нужно подтянуть свой английский. Иначе меня просто нельзя будет выпускать на улицу. Как ты думаешь, может быть, мне записаться на курсы?

– А это идея! Воодушевился Алексей Петрович. С сентября в университете в языковом центре начинаются курсы, я тебя туда запишу. Там отличные преподаватели…

– Вот и отлично! – прервала его Евгения Николаевна. – Милый, тебе пора собираться на работу.

Уже следующим утром Евгения Николаевна, изрядно, кстати сказать, намучившаяся в совершенно не приспособленном для перевозки беременных женщин железнодорожном вагоне, выходила на тесный перрон воронежского железнодорожного вокзала. Поезд, на котором она приехала, был далеко не фирменным. Он, хотя и относился к категории скорых, привилегией первой платформы не пользовался, поэтому пришлось сначала стаскивать по высоким ступеням подземного перехода хоть и небольшую, но достаточно тяжелую сумку, а потом волочь ее обратно вверх, проклиная одних уродов, которые запроектировали такой крутой подъем, других – которые отправляют скорые поезда на дальние пути и третьих (этих было большинство и они были рядом), которые спешили мимо, не догадываясь оказать помощь бедной беременной женщине с пусть и небольшой, но достаточно тяжелой и весьма неудобной сумкой.

В прозрачном утреннем воздухе города было разлито спокойствие и какая-то благость, что ли. Вообще-то, насколько Евгения Николаевна помнила из прежней своей жизни, прожитой ею в Воронеже, он всегда был каким-то грязненьким городом, улицы которого если и подметались когда, то по праздникам, да и то только центральные. Впрочем, насколько она могла припомнить из своих нечастых визитов к родительнице, с тех пор как-то особо здесь так ничего и не изменилось. Единственно, что ее искренне порадовало, так это то, что поезд прибыл утром, потому что утро вообще было единственным временем суток, которое примеряло ее с городом, причем не только Воронежем, но вообще, с любым городом. Точно так же, как и утренний Воронеж, Евгения Николаевна любила утреннюю Москву, когда первые лучи едва проснувшегося утра золотом отражаются в многочисленных куполах старинных церквей. Утром она любила маленькие курортные города, разморенные постоянной жарой, плотной пеленой накрывающей их даже ночью. Утром они отдыхали, эти маленькие города. Ставни были открыты, в проемах окон колебался легкий тюль, зорко стоящий на страже последнего, самого сладкого сна уставших от ночных развлечений и полуденной жары отдыхающих.