Я хочу затронуть вопрос не об общей церковной молитве, а о частной молитве. Дело в том, что когда мы бываем в храме, мы находимся перед событием: собрались люди единомысленные, стоящие вместе перед Богом и участвующие в чем-то, что превосходит их во всех отношениях. В Литургии происходит нечто, что может совершить только Бог. Во всенощной, в соединении вечерни и утрени, картинно представляется перед нами все миробытие, то есть вся история человечества в его греховности и в его святости. И вливаясь в эту молитву, мы поддержаны со всех сторон и молитвой других, и тем, что мы видим и слышим; нам остается только переживать то, что представляется нашим глазам и нашему чутью. Частная молитва в этом отношении, с одной стороны, гораздо более трудная. Она должна бы рождаться из внутреннего побуждения; с другой стороны, она является гораздо более личной, потому что, молясь в одиночку, мы не участвуем в общем деле, а стоим перед Богом как единица.
Сказать так не совсем правильно. С одной стороны, я стою перед Богом – да, один, никто меня, как будто, извне не поддерживает, ничто меня не побуждает, я не являюсь частью события, которое все равно происходит, молюсь я или не молюсь. Но с другой стороны, поскольку я христианин, даже в отрыве от всех я являюсь как бы частицей Церкви, и моя молитва не является только частным делом, она вливается в безмерный поток всемирной молитвы перед Богом. Одновременно со мной или врозь молятся во всех краях света другие люди, обращаясь к Тому же Богу, и моя молитва, как ручеек, вливается в этот поток. Но есть еще другое, может быть, более важное обстоятельство. Поскольку я молюсь как христианин, моя молитва должна совпадать с волей Божией, с молитвой Самого Христа. Если, молясь, я прошу о том, о чем Господь Иисус Христос не мог бы молиться, если, молясь, я обращаюсь к Богу с прошениями, которые не могли бы быть произнесены Спасителем Христом, то моя молитва не христианская, и поэтому не может быть чистой, подлинной молитвой. Таким образом, даже молясь в одиночку, я являюсь, с одной стороны, частью молящегося мира, молящейся вселенной, и с другой стороны – выражением молитвы Самого Христа. Только тогда моя молитва может считаться христианской, подлинно христианской молитвой.
Но как же этого достигать? как этого искать? Один из древних писателей говорит, что мы должны создать в нашем сердце престол Богу и поклоняться Ему из глубин нашего сердца. Что это на самом деле значит? Это, конечно, не значит, что мы должны молиться Богу сентиментально, будто весь вопрос в чувстве. Но каждый из нас ведь знает, как мы думаем о любимом человеке: как только мы услышим его имя – дрогнет наше сердце; как только мы подумаем о том, какие его нужды или радости, мы вливаемся в эти радости или нужды. Спаситель сказал: