Можете звать меня Татьяной

Позволили. То есть не совсем вернуться, но взглянуть разрешили. Чем Татьяна смотрела – непонятно. Нездешним оком. Никаких признаков тела у нее не было. Во всяком случае, моргнуть глазом она не могла. А земля была до боли хороша. Никакой рай с ней не сравнится. И свет, и звуки, и запахи – всё обалденное. Говорят, мы загадили землю. Нет, наших сил не хватило. Пакостили, пакостили, но сколько еще осталось. Просто мы не умеем жить вдали от цивилизации. А она нас предала. В знаменитом фильме Антониони «Красная пустыня» Моника Вити водит сына гулять вдоль дымящих труб завода. Укладывая спать, рассказывает о черной девочке, плавающей в безлюдном море. Антипод «Красной пустыни» - японский фильм «Легенда о Нарояме». На маленьком острове люди оторваны от мира. Их немного, трудно образовывать пары. Впереди у них смерть на священной горе. Кого-то это устраивает, кого-то нет. Мы хотим обязательно сбиться в кучу. И получается индустриальная пустыня. Подъезжать к большому городу через заводские предместья всегда страшно, будь то Москва или Таллинн. А что делается внутри этих зданий! прообраз ада. Не Татьяна. я сама ездила на байкальский целлюлозный комбинат. Человек, который должен следить за приборами, вбегал в зал на минутку и, проверив, выскакивал. Оставаться долее было свыше человеческих сил. Ну, Татьяна, мой двойник! что ты там увидела на цветущей земле? – Россию увидела. Петляющие равнинные реки… они никак не могут решить, куда им течь.

Скоро Татьяна увидала и сыновей. Должно быть там, в боттичеллиевском раю, время текло незаметно. Андрей и Павел свыклись уже со случившимся и заняты как усердные звездочеты своей астрофизикой. Сидят в одной комнате, уставились оба в компьютеры. В парке ГАИШа (астрономический институт имени Штейнберга) легкодыханный май. Какой-то студент производит урочные съемки допотопным прибором. Татьяна знает назначенье прибора, а я не знаю. Она тихонько шепнула в тесноту рабочей комнаты сыновей, заставленной чисто бытовыми предметами – диван, холодильник: «Я здесь». Андрей как торчал в компьютере, так там и остался. Павел вскинулся, быстро взглянул в окно. Ничего не увидел, кроме цветущих яблонь. Потом заметил маячащего студента, узнал его. Отвел глаза от обманчивого стекла – призрак в него не стучался. Рассеянно вспомнил фильм «Грозовой перевал». Но голос шепнул опять: «Там рай… я видала». Павел, внимательно посмотрев на Андрея, пошел в коридор. Постоял возле подоконника с цветочными горшками. Растения были явно довольны жизнью - им тут нравилось. Голос проявился не сразу. На Татьянин был похож с небольшой натяжкой. Кажется, новая технология бессмертия набирала обороты. «Андрей меня не услышал. Я остаюсь в тебе». Павел хорошенько тряхнул головой и вышел в парк искать укромного места. Поднялся по замшелым ступеням. Зашел за ближайший купол. Сел на его асфальтовое основанье, свесил ноги в желтые лесные цветы. Далеко-далеко звучало позднее меццо-сопрано матери: «…и улыбалась ему, тихие слезы лия, тихие слезы лия».

Татьянины внуки, дизайнеры Петр Андреич и Сергей Павлович, тоже занимали вдвоем одну комнату в доме моделей «Эксклюзив». В неприятном соседстве с ними находился кабинет взбалмошно хозяина Юлиана Портнова. Парни были заняты решением несложной задачи: как представить ему, Юлиану, практически одинаковые эскизы, чтобы он. Юлиан, один забраковал, а другой принял. Кого-то пожурил, кого-то похвалил. Орел или решка. В окна ломилась вызывающе бесчеловечная современная архитектура. Каждый офис готов был бесстрастно поглотить живое существо, что само лезло ему в пасть, и столь же бесстрастно выплюнуть в конце рабочего дня. Татьяне, после отрадного рая и не менее утешного парка ГАИШа, стало не по себе среди этих стеклянных сталагмитов. Можно было бы назвать торчащие здания и более крепким словом. Татьяна тихонько позвала: «Петя… Сережа…» Сережа что-то свое профессиональное сказал Пете. Но Петя будто не слышал. Напрягся, вытянул шею к окну. За окном плыли погожие облака-кучки, подчеркнутые снизу точно по линеечке. Татьяна опять прошептала – не губами, губы отсутствовали: «Петя, это я, Рысь». Рысь – было ее домашнее имя. Она даже подписывалась мордочкой с кисточками на ушах. «Ты меня слышишь… значит, меня приставили к тебе. К тебе и к дяде твоему Павлу Вячеславичу». Петр очнулся от ступора. Взялся за карандаш, изобразил в блокноте что-то из ряда вон выходящее. Ну, Юлиан это как пить дать зарежет. И Петя нарисовал в альбоме Сергея нечто подобное, не хуже.