Можете звать меня Татьяной

За мерзкой горелой помойкой дома творчества, не доходя котельной – остатки фундамента недостроенного здания, заложенного перед самой перестройкой. Татьяна когда-то собирала на руинах малину и видела таинственную калитку. Из нее, похоже, тоже выходили по малину. Калитка поначалу была не заперта. Но, увидавши в малиннике Татьяну, калитку заперли. Вот из этой калитки однажды вышел эльф в человеческий рост. Не рискуя сломать ногу в кирпичном лабиринте, перелетел через помойку, подошел к заднему крыльцу старого корпуса. Воскресенье. Возле крыльца играют в нарды двое узбеков. Живут в подвале при женах-уборщицах, сами работают на стройке в Сколкове. Эльф сложил крылышки, обогнул дом, пройдя стройными ногами над безобразными железными крышками подвальных окон. Потом взлетел на большой балкон и встал возле бельевой веревки, наблюдая следующую сцену. Татьяна возлежала на сдвинутых мягких дерматиновых креслах. Каринка сидела рядом, читала Татьянину книжку и критиковала ее за счастливый конец. Не жизненно. Ходульно. Конечно – разве такое бывает? А между тем счастливый конец в ее собственной бестолковой жизни не исключен.

Эльф припрятал крылышки под рубашку, подошел к дамам. Попросил разрешения сесть. Уселся в вертящееся офисное кресло и заговорил так, словно доподлинно знает, о чем речь. И обложки книги у Каринки на коленях не видно, и про авторство Татьяны дамы не упоминали, и вслух Каринка не читала. Тем не менее эльф назвал героев книги, фигурирующих на последней странице, по именам, и заявил, обращаясь к Татьяне, что именно такой конец и должен быть, она права. Дамы даже не удивились. Само лицо эльфа, руки, жесты, голос казались столь необычны, что на предмет разговора уже не хватало удивленья. Дальше всё разыгралось как по нотам. Молодой человек, простите, молодой эльф разговаривал со старшей дамой, явно желая познакомиться с младшей. Каринка никогда не выглядела на свой возраст, как. впрочем, и Татьяна до недавнего времени. Между ними было много общего. Общительный эльф назвал свое человечье имя, отчество, фамилию и даже возраст, коего никто не спрашивал. Илья Иваныч Соболев. На двенадцать лет моложе Каринки. Татьянина ситуация. Ей всегда оказывались духовной ровней люди того же знака по восточному календарю, но на двенадцать лет моложе. Татьянины возлюбленные еще были и скорпионы (Татьяна – скорпион). Через четверть часа двое эльфов уже гуляли по парку. О чем говорили – мне не известно. После эльф исчез в свою калитку, а Карина побежала к Лидии Иванне продляться. У ней было оплачено всего два дня. Хотела попеть вечерком на балконе (уже пела) и посидеть денек с Татьяной (посидела).

Читатель, меня так и клонит в сторону от реальности. Реальность жестока и несправедлива. Кто ее чурается – правильно делает. Эльф, извините. Илюша Соболев, назавтра появился из интригующей Татьяну калитки вовсе без крылышек. Терпеливо перешагнул через провалы между останками неосуществленного строения. Спокойно поднялся по помпезной советской лестнице. Застал дам на балконе в прежних позах. Поклонился обеим, но пригласил проследовать с ним одну Каринку. Та встала с готовностью, отложила Татьянину книгу. Покрутила головой, распушив волосы, и направилась к лестнице. Во дворике чужие девочки катались на велосипедах, одни и те же, ежедневно. Никаких писателей не было. Ни более-менее стоящих, ни вовсе позорных. Их тут набралось тех и других всего по десятку. Остальное – рабочие, строящие Сколково, или же гостиничный контингент. Никто из имеющихся в наличии двадцати писателей не видел, как Илья с Каринкой шли меж деревьев, обходя помойку, к тайной калитке. Замок щелкнул при приближении Ильи, дверца отворилась.

Те же сосны. Нет, не те же. Покачиваются, словно в танце. Поверху ходит ветер, а у нас безветрие. Гамаки как у нас возле ресторана. Нет, не как у нас. Привязаны высоко – туда можно разве лишь на крыльях залететь. Вон и несколько фигур в гамаках. Прозрачные крылья, прижатые сеткой, хорошо заметны. Обиталище человекообразных эльфов. Это рядом с нами-то, в двух шагах от корпуса. Мы скатились так низко. Девочка, катаясь на велосипеде, поет из Генделя. Татьяне стыдно перед ней за то. что звучит с нашего балкона. Оголтелая графоманка хорошо поставленным на райкомовской трибуне голосом не спросясь у Татьяны-ведущей читает целую поэму о собаке, предотвратившей крушение поезда. Уровень стихов – младшая группа дома пионеров того периода. И еще укоряет Татьяну, что та не дала ей прочесть второго опуса. Муж графоманки тоже хорош. Столь же громко поет безвкусные советские песни и еще ждет, что Каринка заранее разучит к ним аккомпанемент. Кого только напринимали в союзы? и кто напринимал? что с нами творится? как можно такую срамотищу допускать?