Можно я побуду счастливой?

Мы доливали ртуть, подкручивали, меняли резиновые шланги – словом, чинили и регулировали приборы. Очереди к нам выстраивались колоссальные – на весь город одна мастерская. И вот однажды мы услышали в коридоре шорох и волнение. Я вышла. Какая-то бойкая женщина шепнула мне, что в очереди сидит космонавт Алексей Леонов. Сам, представляете? «Сам» сидел тихо и скромно. Очередь загудела погромче и предложила герою пройти вперед. Космонавт вежливо отказался, продолжив ждать свою очередь. Войдя в кабинет, он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– А дети у тебя есть, деточка?

– Двое! – радостно ответила я. – Мальчик и мальчик!

На следующий день Леонов снова зашел в комнатку, где я работала, и положил на стол коробку конфет и брошюру.

– Почитай, девочка, – сказал он, – давай-ка увольняйся! Со ртутью дела серьезные, не дай бог! А вдруг захочешь третьего родить?

Брошюру я прочла и с работы уволилась.

А родив третьего сына, вспомнила нашего космонавта еще тысячу раз – спасибо, Алексей Архипович! Большое спасибо за скромность, отсутствие звездности и просто обычную человечность! За то, что не пожалели своего драгоценного времени на меня, незнакомую, глупую девочку! Дай вам бог!

Как-то пришел к нам в мастерскую старичок – передвигался еле-еле, совсем был слабенький, дряхлый, ужасно милый. На чудном, добром лице застыла гримаса боли. Представился:

– Семен Борисович Макарон. Да, да! Такая смешная фамилия! Да смейтесь вы, Леночка, на здоровье! Я бы и сам засмеялся!

Старичок пытался шутить, а глаза его были полны грусти. Спросил, нет ли у меня человека, умеющего делать уколы – у него больная супруга, прикована к постели.

– Я сама к вам приду! – предложила я.

Как всегда, мне нужны деньги и я хватаюсь за любую халтуру, любую подработку. Старый сталинский дом, большая квартира. Но такая непролазная грязь, что некуда приткнуть мою сумочку. В спальне на кровати очень грузная женщина. Лежит неподвижно, но на ее красивом лице горят, сверкают прекрасные, черные, полные жизни глаза.

– Белочка, я пришел! – радостно объявил Семен Борисович. – И я привел к тебе Леночку! Мы будем жить, пупсик! Слышишь, мы будем жить! И будем с тобой танцевать!

Белочка улыбнулась глазами – я вижу, что она все понимает, но речь после инсульта утеряна. Утеряно все, кроме живого блеска и интереса в умных глазах. Я взяла ее за руку и начала рассказывать ей про себя. По ее щеке покатилась слезинка.

С того самого дня я приходила к ним почти ежедневно – перестилала белье, протирала и подмывала Белочку, готовила обед, убирала квартиру и просто общалась со стариками. Семен Борисович ожил, у Белочки заблестели глаза. В доме стало чисто, свежо, пахло вкусной едой. Я стала для них членом семьи.

Кстати, у стариков был сын, ученый. Семен Борисович хвастался мне его статьями, говорил о нем с гордостью. Но бывает он у родителей крайне редко, а его жена – никогда. Я понимала стариковскую боль и никаких вопросов не задавала.

Иногда я видела, как муж разговаривал с женой, держа ее за руку. Рассказывал ей о событиях дня, о магазинах и ценах, о новостях в мире. Вспоминал милые истории из их жизни и просто говорил ей о своей любви. Он подолгу читал Белочке книги. Спит Семен Борисович там же, в комнате больной жены, на раскладушке, возле нее. А когда я предложила ему перейти в гостиную на диван, где ему было бы определенно удобнее, он отказался:

– Что вы, Леночка! Она же привыкла, что я всегда рядом! Обидится моя девочка и загрустит. Мы же всегда вместе, Леночка! И в горе, и в радости.

Семен Борисович был репрессирован, прошел ГУЛАГ, сидел по пятьдесят восьмой статье. Вот когда он мне рассказал про то, что ему довелось пережить, с моих глаз впервые спала пелена, и мне стало страшно. Эти рассказы не только потрясли меня – они меня изменили, и сильно.

Однажды пришел сын стариков – взять какую-то книгу. Отец суетился, предложил редкому гостю чай, но тот быстро нашел то, что искал, и тут же ушел. К матери он не зашел. Я села на табуретку и заплакала. Господи, как это получилось? Как получилось, что в этой семье, у этих родителей, выросло такое чудовище? Как? Не понимаю! И не могу объяснить.

Зашел мой любимый Семен Борисович, увидел меня, ревущую, вздохнул тяжело и – принялся меня успокаивать. Меня!

Через три года умерла Белочка, и Семен Борисович исчез. Я много раз приходила, подолгу звонила в дверь, стучала, названивала по телефону, обходила соседей – и ничего! Никто ничего не знал. Надеюсь, что сын забрал старика к себе, а не сдал его в дом престарелых.

А может быть, лучше бы сдал?

Семен Борисович и Белла Ефимовна преподали мне ярчайший урок безграничной любви, верности, терпения и преданности, спасибо им за это огромное!