Можно я побуду счастливой?

Ночью я никак не могла уснуть – стояла у окна, смотрела на сверкающую рождественскими огнями улицу, на Эйфелеву башню, на елку, переливающуюся разноцветными шарами, и не верила, что все это происходит со мной. Может, я сплю? Нет, не сплю – заплакал мой сын. Рядом спит муж. За окном живет ночной жизнью Париж – неспешно плывет в предрассветной розовой дымке.

Все это не сон – это явь.

Так началась моя парижская жизнь.

Что она принесет мне? Я так хочу быть счастливой!

Но есть одно обстоятельство, что никак не дает мне быть абсолютно счастливой. В Москве мы оставили Сашу, моего среднего сына. Оставили со свекровью и свекром – Сергей мне не дал разрешения на вывоз ребенка. Год и четыре месяца я не видела своего мальчика. Каждый день рыдала в трубку:

– Сашенька, Сашулечка, Шунечка мой! Я скоро приеду! Я заберу тебя, слышишь!

В самом начале парижской жизни мне пришлось пережить колоссальный стресс. Дело было так. Жили мы в предместье, в Эпине-сюр-Сен, а офис, который снимал муж, находился в центре. Тогда, в самый разгар перестройки, все занялись бизнесом. В Москве начался ремонт и реконструкция Третьяковки, в Питере тоже начались музейные преобразования, и Андре, у которого всюду были контакты, начал продавать в Россию музейное оборудование. Я пыталась ему помогать – переводить письма, делать телефонные звонки. И в один далеко не прекрасный день, посредине рабочего дня, Андре куда-то вызвали. Срочно. Он сильно торопился, нервничал и отправил меня с Даниэлем, который только уснул в коляске, домой, предварительно сунув мне деньги на поезд. Но до поезда надо еще добраться, а запутанным, сложно устроенным парижским метро я к тому времени пользоваться еще не научилась, обычно в офис и из офиса Андре возил меня на машине.

Вышла на улицу. Вокруг меня вечная красота вечного города. Все спешат по своим делам, присаживаются за столики в кафе, пьют кофе, читают газеты. Хлопают двери магазинов и лавочек, продавщицы предлагают разноцветные тюльпаны, и вся эта жизнь, эта душистая и уверенная толпа протекает мимо меня, не замечая моей растерянности и ощущения полнейшей непригодности к этой прекрасной жизни. Полной несостоятельности. Грудь распирало от молока, я кое-как втолкнула коляску в метро и попыталась найти нужный перрон. Не нашла, принялась с коляской плутать по нескончаемым кафельным коридорам-переходам, страшно запаниковала, как никогда в жизни, заливаясь не только молоком, но и слезами. И от отчаяния и страха запрыгнула в какой-то вагон. Вскоре мне стало ясно, что везет он меня совсем не туда. Я выскочила из вагона и нашла телефонную будку. На счастье, у меня с собой телефонная карточка для международных звонков. И я позвонила Другу в Москву.

Выслушав мою почти бессвязную речь, он оборвал меня:

– Так! Ты сейчас выйдешь на улицу, поймаешь такси и назовешь свой адрес! Ты меня поняла? Адрес ты сможешь назвать?

Но французского-то я не знаю! Однако пообещала, что адрес назвать сумею.

Но денег на такси у меня нет! И я снова принялась реветь.

– А дома? Дома есть деньги? – спокойно спросил Друг.

Дома есть какие-то остатки от пяти тысяч франков, привезенных мной. Поднялась на улицу с коляской, где, слава богу, спал, не ведая о проблемах, мой сын, поймала машину, кое-как назвала водителю адрес, и – о счастье! – он привез меня домой. Денег хватило. Раздевшись, я рухнула на стул и впала в ступор. Придя в себя, четко осознала – рассчитывать на мужа я не должна! Нет, не так – я не должна верить всему, что он говорит! Далеко не все, что он предлагает, – правильно и подлежит точному исполнению.

Обида моя осталась надолго. Стыд, отчаянье и ужас жили со мной много лет. Долго я не могла ему простить, как он, словно щенят, выпихнул нас с сыном на улицу, даже не подстраховав деньгами. Его объяснение, что это было «так нужно», чтобы меня научить, я так и не приняла. И не поняла. Ни тогда, ни сейчас.

И еще. Молоко в тот день у меня пропало. Окончательно.

На минное поле я вступила именно в тот день. И шла по нему все двадцать с лишним лет нашего брака.

Теперь о смешном. Моя подруга Жанка приехала ко мне в гости, и не просто потусоваться и пошляться по магазинам – нет! Приехала она с целью выйти замуж. При этом ей совсем не нужен был муж-парижанин. Замужество нужно было исключительно для того, чтобы ее дочку Свету взяли петь в Гранд-опера! Ни больше ни меньше! Нам казалось, что Жанкины запросики и претензии слегка… преувеличены. Так же, как и таланты Светы. Но Жанка перла как танк – Гранд-опера и ни меньше! Венская опера чем-то ее не устроила. Мы принялись знакомить Жанку со всеми известными холостяками. Потом знакомые кончились, и мы перешли на знакомых знакомых. В поле нашего зрения, в орбите отчаянного и почти безнадежного сватовства, появился профессор-математик, иранец, человек странный и не от мира сего. Крошечного роста, в огромных бифокальных очках, толстоватенький, перетянутый брючным ремнем на уровне… ну не горла – будем снисходительны – груди.

Математик ухаживал за Жанкой как умел. А умел он, увы, неважно.