Можно ли умереть дважды?

— И чем он собирался заниматься здесь? — поинтересовался Бекстрём. — Если успел нажраться еще до того, как вышел на перрон.

— Чертовы лопари, — вздохнул папаша Бекстрём и покачал головой. — Кто же их поймет. Утверждал, что ему надо поздравить старую тетушку, которой исполнилось девяносто лет. Банкой колбасы и литром шнапса. Да, ты же сам слышишь, как это звучит? Насколько это правдоподобно? Кроме того, было трудно понять, что он лопотал.

— Сильно напоминает ложь, — согласился Бекстрём.

Я уверен, что старуха жила в Лулео, — сказал старший Бекстрём. — А этот идиот просто-напросто сел не на тот поезд. И кстати, вбей себе в башку, когда сам станешь полицейским, что у тебя есть все законные основания поступать подобным образом. Зато, если говорить об обязанности выливать конфискованный шнапс, это чистое безумие. Убирай его к себе в шкафчик и не забывай брать с собой приличный портфель, отправляясь на работу по утрам, чтобы мог в нем все унести домой.

— Да, это ясно, — кивнул Бекстрём. — Хотя относительно законных оснований я действительно не понимаю. О чем ты, папа?

— Ты разве будешь поздравлять девяностолетнюю старуху банкой колбасы и бутылкой шнапса? Насколько правдоподобно это звучит? Типичная ситуация для конфискации, если ты спросишь меня. Кроме того, налицо явная связь между шнапсом и колбасой.

— Я не знал, что колбасу можно забирать тоже, — сказал Бекстрём. — Если говорить о шнапсе, никаких сомнений. Но не относительно ее.

— Само собой, можно, — подтвердил старший Бекстрём. — Когда налицо столь явная связь. Колбасе ведь, без сомнения, отводилась роль закуски. А значит, речь шла о потворствовании пьянству.

— Да, это ясно. Теперь мне все понятно.

— Ясно как дважды два, — сказал папаша Бекстрём, кивнул и рыгнул. — Тебе же исполняется пятнадцать скоро, кстати?

— Угу, — подтвердил Бекстрём.

«Или тринадцать, если вдаваться в детали», — подумал он.

— Принеси стакан, — приказал папа Бекстрём и махнул в направлении кладовки. — Тогда самое время и тебе выпить немного.

Потом он налил им обоим. Посмотрел серьезно на сына, прежде чем поднял свой стакан на уровень верхней пуговицы рубашки.

— Если у тебя не будет проблем со шнапсом, важно, чтобы ты научился пить благочинно. Посмотри мне в глаза и ответь честно, Эверт. Ты впервые будешь пробовать его?

— Да, — солгал Бекстрём и кивнул. — Да, папа, абсолютно честно. Клянусь. Я никогда не выпил ни капли за всю мою жизнь.

Теперь я полностью уверен в том, — сказал папаша Бекстрём с чувством, — что твоя мать попивает тайком. Бегает кругом и прикладывается к моим бутылкам. Пусть я стащил ей банановый ликер на день рождения и портвейн на Рождество.

— Да, мама попивает, конечно, к сожалению, — согласился Бекстрём, озабоченно наморщив лоб. — Но есть одно дело, которое меня интересует.

— И какое же?

— Почему она насаживает резинку на бутылку. На краю того, сколько в ней осталось, значит. Я имею в виду, на случай если кто-то захочет тайком отпить ее ликер. Достаточно ведь просто сдвинуть резинку вниз.

— Да, она никогда не отличалась большим умом, — вздохнул папаша Бекстрём. — Сам я обычно ставлю черточки на этикетке. Так что мотай на ус.

— Спасибо, папа, — сказал Эверт и поднял свой стакан. — Большое спасибо, папа, за доверие.

— За нас, сын, — провозгласил старший Бекстрём и опустошил стакан, запрокинув голову, тогда как его сын поступил гораздо хитрее. Сначала он осторожно сделал маленький глоток, а потом для достоверности скривился от отвращения.

— Ты привыкнешь, Эверт, ты привыкнешь, — сказал отец и ободряюще похлопал его по руке.

«Ближе чем в тот раз мы никогда друг к другу не были», — подумал Бекстрём и глубоко вздохнул, сидя в кожаном кресле почти полстолетия спустя. Единственный случай, когда они по-настоящему ели вместе. Пивные колбаски Буллена и приготовленное им картофельное пюре. Единственный раз за всю жизнь Бекстрёма отец угостил его шнапсом, но, если говорить о еде, она была абсолютного одного разряда с библейскими пятью хлебами и двумя рыбами. Ему вспомнились все те черточки, которые он ставил на бутылках старого пьяницы. Едва умевшего считать мужлана, зажмуривавшего один глаз, когда пытался увидеть, где поставил последнюю из них. Его чокнутая мать с ее резинкой. Тот раз, когда он натянул ей на бутылку еще одну такую же, чтобы больше сбить ее с толку.

«Хорошие воспоминания, детские воспоминания», — подумал Бекстрём и вздохнул еще раз. Все остальное, что он втирал Утке Карлссон относительно решающего значения банки с колбасой для раскрытия их случая, было пустой болтовней с единственной целью подкинуть ей пищу для размышления. Порой, правда, в аналогичных ситуациях будущее подтверждало правоту комиссара, и тогда его объявляли гением или провидцем в зависимости от настроя аудитории. Но чаще всего ничего подобного не происходило, однако к тому моменту все уже забывали, о чем он говорил.

«Даже финик вроде Ниеми может быть иногда прав», — подумал Бекстрём, который и понятия не имел, как сильно он в данный момент ошибался.

43